Сибирская эпопея

Введение казаков было разумной мерой. За несколько месяцев численность личного состава сил безопасности железной дороги выросла до 4 700 чело-век.¹³⁹ Однако в петербургских верхах появилось искушение извлечь из обстоятельств более существенную выгоду. В лагере «ястребов» полагали, что настало время еще более усилить русское влияние в Маньчжурии и прибрать к рукам Ляодунский полуостров вместе с военно-морской базой в Порт-Артуре: «Ввиду того, что немцы заняли Цинтау[115], явился благоприятный для нас момент занять один из китайских портов, причем предлагалось занять Порт-Артур или рядом находящийся Да-лянь-ван[116]».¹⁴⁰ Через несколько дней после нападения немецкой эскадры на главный порт провинции Шаньдун в российской столице состоялось экстренное совещание под председательством самого царя Николая. Кроме государя, в нем приняли участие министры обороны, военно-морского флота, иностранных дел и финансов (Витте). Участникам раздали текст меморандума, составленного дипломатами, в котором предлагалось ответить на германские действия захватом в пользу России Ляодунского полуострова с его двумя портами, Порт-Артуром и Далянем.

Атмосфера совещания была накаленной до предела, участники быстро перешли на повышенный тон. В своих «Воспоминаниях», написанных, напомним, несколькими годами позже, Витте рассказывает о своем категорическом несогласии. По его мнению, подобный шаг означал бы нарушение суверенитета и территориальной целостности Китая, который Россия только что обязалась защищать от Японии. Россия добилась от Японии эвакуации своих войск с этого самого полуострова. Захват же его Россией «явился бы мерою возмутительною и в высокой степени коварною… как по отношению Японии, так и по отношению Китая».¹⁴¹ Более того, военный захват Порт-Артура и Даляня был мерой опасной: «Мы только что начали постройку Восточно-Китайской дороги через Монголию и Китай, отношения у нас там превосходные, но занятие Порт-Артура или Далянь-вана, несомненно, возбудит Китай и из страны крайне к нам расположенной и дружественной сделает страну нас ненавидящую, вследствие нашего коварства»¹⁴². Наконец, Витте заявил, что «Порт-Артур и Далянь-ван, очевидно придется тогда соединить с Восточно-Китайской дорогой для того, чтобы хоть таким образом как-нибудь обеспечить прочность владения этими пунктами; кроме того это вынудит нас построить еще ветвь железной дороги и провести эту ветвь по Манджурии (местности, весьма густо насеянной китайцами) через Мукден, – родину китайского императорского дома. Все это вовлечет нас в такие осложнения, которые могут кончиться самыми плачевными результатами».¹⁴³

Как опытный делец и в особенности знаток всего, что было связано с Транссибом, Витте пренебрег ораторской осторожностью, выступив в жесткой, а местами безапелляционной манере. Некогда бедный студент, поднявшийся по всем ступеням иерархической лестницы исключительно благодаря, как ему казалось, собственным талантам, он плохо скрывал презрение и антипатию к своим оппонентам и, по его же признанию, это явно не понравилось царю. Через несколько дней после этого бурного совещания Николай II, которого Витте полагал внявшим его доводам, сказал ему с видом легкого смущения: «А знаете ли, Сергей Юльевич, я решил взять Порт-Артур и Далянь-ван и направил уже туда нашу флотилию с военной силой».¹⁴⁴ Сергей Витте лишился дара речи. Затем, собравшись с мыслями, он, согласно «Воспоминаниям», якобы ответил следующим образом: «Вот, Ваше Императорское Высочество, припомните сегодняшний день, – вы увидите, какие этот роковой шаг будет иметь ужасные для России последствия».¹⁴⁵ Немного погодя он подал прошение об отставке, которое царь не принял. Россия встала на путь войны. Рвение, проявленное Витте, обернулось против него самого.