Отношения между царем и его министром финансов носили сложный характер. Николаю II не было тогда еще и 30 лет, и он только осваивался со своими новыми обязанностями. В его глазах Сергей Витте был наставником, назначенным отцом, свидетелем его юношеской наивности, и он позволял себе слишком много вольностей в отношении своего государя, невзирая на свой ранг. Витте признавал, что ему, как и некоторым другим его коллегам, служившим при покойном Александре III, было нелегко свыкнуться с мыслью, что «тот молодой царевич, которого они знали еще мальчиком или юношей – волею Всевышнего сделался неограниченным Монархом величайшей Империи». Вследствие того, продолжает Витте, очевидно, имея в виду и самого себя, названные министры «часто говорили с молодым Императором не так, как они должны были бы говорить с самодержавным Государем великой Империи».146
К тому же в своих «Воспоминаниях» министр плохо скрывает пренебрежение к молодому государю, говоря: «Император Николай II по нашему времени обладает средним образованием гвардейского полковника хорошего семейства».147 За год или полтора до своей смерти Александр III якобы завещал ему «безмерно любить его августейшего сына», но при этом ясно сознавал, что тот «еще мальчик и никакими государственными делами не занимается или, по крайней мере, самостоятельно никакие государственные дела вести не может».148 В глазах Витте Николай II был человеком слабым и подверженным чужому влиянию; его поведение ставило под угрозу монархию, в которую Витте, тем не менее, твердо верил и которой посвятил всю свою жизнь. Зная о столь нелестном мнении о себе министра финансов, известного во всей Европе, Николай II, кстати сказать, сделал через несколько лет все возможное, чтобы завладеть «Воспоминаниями» своего бывшего слуги или по крайней мере помешать их выходу в свет.Приняв сторону «ястребов», Николай, тем не менее, постарался сохранить расположение умеренной партии, в их числе Витте и многих дипломатов, и использовать их особые отношения с Китаем, чтобы смягчить негативную реакцию последнего. Царь рассчитывал даже на большее: он поручил Витте убедить его китайского коллегу Ли Хунчжана (а с ним и вдовствующую императрицу) в том, что Россия сохраняет добрую волю и продолжает оказывать Китаю свое покровительство. Захват Порт-Артура следовало расценивать как временный шаг, призванный удержать Германию от любой новой агрессии. Кроме того, министру было поручено добиться от Пекина расширения железнодорожной концессии, полученной годом ранее, на строительство новой линии Харбин – Порт-Артур. Что касается спроектированной Маньчжурской магистрали, ее строительство предполагалось остановить примерно на середине с тем, чтобы двигаться к югу, до самой оконечности Ляодунского полуострова, предмета вожделений России, на котором располагался Порт-Артур.