Сибирская эпопея

Уголовная реформа Елизаветы привела к резкому увеличению потока осужденных в Сибирь: современные историки оценивают его примерно в 10 тысяч человек в год.⁹ Главным образом масштабы высылки объясняются императорским разрешением сельским общинам самостоятельно приговаривать нежелательных лиц к изгнанию, если они были осуждены уголовным судом. Так что даже небольшого правонарушения оказывалось достаточно, чтобы изгнать навсегда надоевшего соседа, мелкого преступника или упрямого бунтовщика. Срубленное дерево, кража из курятника или несвоевременный выход на сенокос могли стоить вечной ссылки. Кроме того, отныне депортации подлежали и женщины. Позже право на изгнание непослушных крепостных получили дворяне. Высылка крепостного крестьянина на принудительное поселение в Сибирь избавляла от необходимости отдавать его в солдаты. Приток мигрантов, изгнанных из родных деревень, ускорил колонизацию Сибири. К концу XVIII века ссыльные и каторжные составляли десятую часть населения зауральских провинций.

Согласно законодательству Российской империи, высылаемые лица делились на три большие категории. Первая – ссыльные на срок от нескольких лет до пожизненного. Некоторых просто приговаривали к поселению в определенном месте в зависимости от решения администрации или суда. Условия ссылки могли различаться: от принудительного поселения и сельскохозяйственных работ до проживания под надзором с определенными ограничениями (запрет на отдельные виды деятельности, просмотр переписки и т. д.). Вторая группа – заключенные, которым предстояло «очищение от грехов» в больших сибирских тюрьмах. И, наконец, третья – каторжники, приговоренные к принудительным работам, отправлялись в остроги Нерчинска, Кары, Акатуя, а к концу XIX века основным местом их назначения стал остров Сахалин. В их числе были закоренелые преступники, приговоренные к самым суровым наказаниям, которые они отбывали в рудниках или на государственных заводах и литейных производствах. Например, обычный приговор за убийство составлял десять лет каторжных работ. Как правило, убийц заковывали в кандалы, и во время переезда в Сибирь или с одной каторги на другую они должны были носить прикованное к ноге ядро весом в несколько килограммов. В руднике их приковывали цепью к тележке, которую они толкали, или помещали в кандалы, которые описал заключенный Фёдор Достоевский, тоже приговоренный к их ношению: «Форменные же острожные кандалы, приспособленные к работе, состояли не из колец, а из четырех железных прутьев, почти в палец толщиною, соединенных между собою тремя кольцами. Их должно было надевать под панталоны. К серединному кольцу привязывался ремень, который в свою очередь прикреплялся к поясному ремню, надевавшемуся прямо на рубашку».¹⁰

Из арестантов, двигавшихся по длинному пути на восток, треть составляли ссыльнопоселенцы, осужденные на уединенную, но свободную жизнь. Они не были закованы в кандалы. В их число входили приговоренные к «административной ссылке», зачастую изгнанные из своих деревень всего лишь за мелкую кражу. Если им предстояло пожизненное изгнание, в конце обоза обычно ехали их жены, дети и другие родственники, у которых не оставалось другого выбора, чтобы выжить. Вторая категория арестантов, которым предстояло заключение в сибирских крепостях и тюрьмах, составляла около половины от их общего количества. Приговоренные к каторжным работам, судя по имеющимся статистическим данным, составляли в среднем седьмую часть заключенных. В 1830–1840-х годах на рудники на краю света прибыло не менее 23 тысяч каторжан.¹¹

В то время как ссыльные, которых можно было узнать по букве «С», нашитой на одежду, и по наполовину обритой голове, и каторжники, закованные в кандалы и узнаваемые по страшной букве «К», шли бесконечным путем на восток, в противоположном направлении двигался поток бродяг. Тысячи, а иногда и десятки тысяч, этих беглецов и головорезов бродили по лесам и степям, уходя насколько далеко, насколько им позволяли силы и возможности. По данным переписи, наскоро проведенной в 1886 году в местах ссылки, из Восточной Сибири сбегали 42 % ссыльных, из Западной Сибири с мест принудительного поселения исчезали 33 % осужденных.¹² Это трудно вычисляемое множество заключенных в бегах было кошмаром для населения Сибири, жизнь в которой оставалась небезопасной до конца XIX века.