Кеннан рассказывал о своих приключениях, о неожиданной встрече с медведем, об отчаянии, которое он пережил в снегах Восточной Сибири. Он любил выступать в роли адвоката России, объяснял, что эта страна не-понята, что она оболгана прессой, особенно британской, которая не удосужилась вникнуть в суть тамошней жизни. В качестве одного из примеров такого пристрастного отношения выступало описание, обычно очень страшное, сибирских тюрем и каторг. Кеннан провел два года в тех местах и, как и другие путешественники, встречал на дорогах многочисленные этапы, которые брели в сторону рудников на краю света. Заключенные не были в кандалах. Казалось, с ними нормально обращались, и они не испытывали физических страданий. Кеннан утверждал, что, вопреки частым недоброжелательным свидетельствам, заключенных, приговоренных к каторжным работам, было не так уж много. Большинство, добравшись до места, где за ними был надзор, получали относительную свободу.49
Молодой рассказчик полагал, что многие критики не задумывались о том, что существуют тяжкие преступления, и к тому же сильно преувеличивали количество политических заключенных. Если бы ему пришлось выбирать, как объяснял Кеннан своим слушателям, то он предпочел бы ссылку на российский лад пребыванию в государственной тюрьме Огайо.50 Сибирская каторга – не единственный пример предвзятости журналистов, как утверждал Кеннан. Он полагал также, что пресса сильно раздувала еврейский вопрос и преувеличивала дискриминацию еврейских общин в западных провинциях империи. Политический климат в Америке вполне способствовал таким взглядам. Европейцы еще находились под впечатлением жестокого подавления польского восстания 1863–1864 годов. Американцы, только-только вышедшие из гражданской войны, обращали внимание на другое: Россия и Америка с разницей в несколько лет отменили крепостное право и рабство. Обе страны также пережили период сопротивления враждебной политике британской сверхдержавы, пытавшейся их приструнить. Соединенные Штаты отвоевали независимость от бывшей метрополии, затем справились с гражданской войной. А Россия, ввязавшись в «Большую игру», холодную войну XIX века, столкнулась с Великобританией в Центральной Азии. Российская материальная и военная поддержка христиан на Балканах, порабощенных турками-османами, вызывала симпатию у набожных пионеров Новой Англии. Сибирь и Америку роднила судьба первооткрывателей, завоевателей, столкнувшихся с дикой природой и непокорными народами. Передача Аляски была еще свежа в памяти людей – осязаемое доказательство дружеских отношений между странами. В спорах вокруг Гавайского архипелага Россия, отказавшаяся от предложения гавайского монарха принять острова под свою руку за полвека до этого, в противостоянии Соединенных Штатов и Японии с Великобританией поддерживала Америку. Между двумя государствами царило полное понимание, упроченное общей неприязнью к Великобритании, и эта атмосфера взаимной симпатии влияла на общественное мнение.Постепенно Кеннан научился держаться перед публикой. Новое путешествие, теперь уже на Кавказ, позволило ему расширить круг интересов и знаний. Вернувшись, он продолжал расхваливать российскую политику, теперь уже на Кавказе, который удалось наконец подчинить русским штыкам после десятилетий кровавых сражений с непокорными горцами. Талант рассказчика позволил Кеннану получить работу в Вашингтоне в «Ассошиэйтед пресс». Он стал корреспондентом при Верховном суде. Его статьи публиковались в самых престижных изданиях Соединенных Штатов, и его авторитет в том, что касалось России, был всеми признан. Он по-прежнему читал лекции, порой еженедельно, на которые собиралось все больше и больше слушателей – людей эрудированных и влиятельных. В столице бывший телеграфист выступал уже не столько в подсобных помещениях церквей или благотворительных фондов, сколько в залах перед политиками, дипломатами – людьми заметными, составлявшими цвет светской и культурной жизни. Некоторые советники Белого Дома и даже писатель Марк Твен, которого очень интересовала Россия, считались его друзьями. Новые пространства, в частности Арктика, с секретами которой мир только-только стал знакомиться, крайне увлекали путешественника, который стал одним из основателей Национального географического общества.