И своим беспрецедентно привилегированным положением Джордж Кеннан вовсю пользовался. За несколько месяцев путешествия знаменитый репортер посетил более трех десятков сибирских тюрем разных типов, по большей части для «политических». На самом деле заключенные, осужденные по политическим статьям, составляли меньшинство среди каторжных и ссыльных. В 1885 году, когда американец совершал свое путешествие, в Сибирь было отправлено 15 766 человек, в том числе 1 551 приговоренных к каторжным работам, 2 659 – ссыльные по уголовным делам, 6 020 – по административным делам, 5 536 – «добровольные сопровождающие», главным образом жены и дети, следовавшие в Сибирь за мужьями или отцами. Среди них Кеннан начитал примерно 150 политических, приговоренных к каторге, тюремному заключению или поселению. Все прочие отправленные на каторгу были приговорены уголовным судом, часто – за тяжкие преступления. Кроме того, среди них были и жертвы решений по административным делам, которые принимались судьей, региональными или деревенскими властями или же Министерством внутренних дел. Эти решения позволяли изолировать воров, мелких уголовников, социальных изгоев и других неблагонадежных людей. В толпе ссыльных встречались также бродяги, бездомные и беглые, уже поскитавшиеся по тюрьмам. Произвол, разрушивший их жизни, часто был ничуть не меньшим, чем в случае с политическими, а условия содержания – гораздо хуже. Кеннан описывал их, однако немного отстраненно: статус, социальное происхождение, привычки – у путешественника не было ничего общего с тюремными низами. Они были рабами из другого мира. А вот политические занимают воображение журналиста. Ему интересны их мотивация, их идеи и их жертвенность.
Кеннана повсюду приветливо встречали власти и начальники тюрем. В одном из самых отдаленных углов Забайкалья путешественники стали личными гостями полицмейстера, который даже поселил их у себя. В ответ на робкий вопрос журналиста, не будет ли лучше, если они поселятся в гостинице, майор Потулов расхохотался и объяснил, что в тех местах нет ни гостиницы, ни пансиона, кроме разве что того, который государство устроило для разбойников, мошенников и убийц.53
К большому изумлению гостя, от него ничего не скрывали. Ему ничего не запрещали. Напротив, казалось, начальство в местах заключения радовалось этому необычному визиту иностранца – образованного, любопытного, готового слушать их жалобы. Для Кеннана все двери были открыты. Журналиста повсюду водили и обращали его внимание на то, что самим хозяевам казалось особенно ужасным и позорным. Художник Фрост рисовал сцены жизни каторжников, на что никто не обращал внимания. Порой Кеннан задавался вопросом, осознавали ли его гостеприимные хозяева тюрем, насколько ужасное впечатление увиденное производило на гостей. Вспоминая, как на Иркутском этапе капитан Маковский, сопровождавший его повсюду, охотно показывал места заключения и давал пояснения, журналист записал: «Чрезвычайно и удивительно было видеть, до какой степени Маковский простодушно не сознавал даже, чтобы в его тюрьме можно было найти что-то особенно скверное. Очевидно, он так привык к такому положению вещей, что считал его почти нормальным».54