Сибирская эпопея

Когда дверь в первую камеру со скрипом открылась, заключенные, звеня цепями, вскочили со своих мест. Тюремщик поздоровался с ними, и те ответили хором: «Доброго здоровья, Ваше Высокоблагородие! Камера имела 11 м в длину и 8 м в ширину. Половину ее занимали деревянные кровати примерно 10 м в длину и 4 м в ширину, традиционные нары, на которых заключенные спали вповалку. Во всех тюрьмах, как пересыльных, так и каторжных, не было ничего, что хоть отдаленно напоминало бы подушки или простыни, и даже самых тонюсеньких одеял. Заключенные спали прямо в халатах, разумеется, если они у них были. Никакой другой мебели – разве что еще ведро для экскрементов в углу. «Тюрьма ужасно переполнена», – сообщил полицмейстер пораженному Кеннану. И, словно в подтверждение слов, крикнул, обращаясь к заключенным: «Сколько человек здесь ночевало?» – «Сто шестьдесят, Ваше Высокоблагородие!» – гаркнули хором обитатели камеры.⁵⁷ Кеннан и Фрост продолжили визит. Все камеры походили друг на друга, все были набиты заключенными, и во всех воняло тюрьмой. В одной из камер на нарах лежало человек десять, которых им представили как особ благородных. На этот раз, здороваясь, шапку снял полицмейстер. Отметив, с каким достоинством держались эти заключенные, журналист предположил, что это были политические. Дверь захлопнулась, и американцы отправились на кухню, где Кеннан попробовал суп – «питательный и вкусный», как он заметил со свойственной ему профессиональной скрупулезностью. Однако в лазарете он словно снова попал в ад: пять или шесть комнат с матрасами, хоть и лучше освещенных, но также не проветриваемых и вонючих. «Вряд ли здоровый человек мог бы пробыть там неделю, – писал Кеннан, – и не заболеть». И уж конечно, не могло быть речи о том, чтобы больные выздоравливали в такой обстановке!⁵⁸ К каждому спальному месту крепилась маленькая табличка, на которой мелом была написана болезнь пациента. Цинга, тиф, брюшной тиф, острый бронхит, ревматизм, сифилис встречались чаще других. И опять с обескураживавшей искренностью хозяева во главе с доктором раскрывают все секреты: среднее число заключенных, среднее число больных, среднее число умерших. Кеннан записал и подсчитал: смертность 23 %. Никогда еще ему не приходилось видеть такие изможденные и страшные лица, как у тех людей, которые лежали на серых больничных матрасах. Пациенты – женщины и мужчины – выглядели не просто безнадежно больными. Они выглядели как люди, утратившие какие бы то ни было надежды. Видеть их было мучительно.⁵⁹

Тюмень стала первым испытанием в этом путешествии по каторге. За ней последовали Томск, Минусинск, Ачинск, Иркутск, Селенгинск, Чита. И, конечно же, Нерчинск, Акатуй и Кара – одних этих названий было достаточно, чтобы заставить дрогнуть самых закоренелых преступников. Путешественники из Америки добрались туда только в конце осени, когда из-за льдов уже нельзя было плыть по рекам и северный ветер превращал путешествие в тяжелое испытание. Каторга Кара находилась на одном из путей на Дальний Восток, между озером Байкал и Амуром, на левобережье Шилки в небольшой долине реки Кары. Там среди унылого пейзажа не было ничего, кроме трех тюрем – двух мужских и одной женской, удаленных на 30 км друг от друга. Американцев там встретили, кроме ссыльных, еще 1 800 каторжников. Они работали на золотых приисках, принадлежавших Кабинету Его Императорского Величества, и ежегодно добывали 200 килограммов золота. Кеннан и Фрост приехали туда в ноябре. «День нашего посещения прииска был холодным и угрюмым, и едва ли можно представить себе более мрачную картину, чем та, которую представлял прииск. 30 или 40 каторжников, окруженные кордоном казаков, работали в глубоком колодце, дно которого было руслом реки. Одни отламывали ломами большие комья гравия и глины, другие накладывали их в ручные носилки, третьи уносили их и разгружали ярдах в 150–200 от места работ. <…> Каторжники, большинство которых были в кандалах, работали медленно и устало».⁶⁰ И снова тюрьма произвела на Кеннана ужасное впечатление своим особым запахом – подступила тошнота, и голова пошла кругом: «Воздух был еще ужаснее, чем в коридоре. <…> Стены были некогда, по-видимому, покрыты известкою, но это было очень давно, и теперь они сделались черны и грязны, с сотнями красноватых пятен: тут арестанты предавали казни клопов и блох. Пол, несмотря на принятые меры, был грязен до невозможности. Вдоль трех стен были расположены «нары», на которых арестанты спали покатом, тесно друг около друга. Не было здесь ни подушек, ни одеял, и люди спали, не раздеваясь, на голых досках, покрываясь своими халатами».⁶¹