Сибирская сага. История семьи

Я сидела и очень внимательно глядела по сторонам, оберегая наши пожитки. Вдруг я почувствовала чей-то взгляд на себе. Обернувшись, увидела прямо напротив себя огромную собаку-овчарку, которая тоже караулила вещи. На ней был ошейник, но она не была привязана. Когда наши взгляды встретились, она вильнула хвостом и, как мне показалось, улыбнулась и как будто что-то сказала. Я забыла про вещи, про свои обязанности и пошла к ней навстречу. Собака тоже двинулась ко мне. Мы встретились, и я начала с ней разговаривать, как обычно разговаривала со своей Тайной, с которой рассталась совсем недавно. Мы стояли в середине прохода, я гладила голову и шею собаки. Она, вытянув морду, сглатывала слюну, виляла хвостом и тихо повизгивала от удовольствия. Должно быть, она чувствовала от меня запах моей Тайны — а может, отсутствие угрозы и страха с моей стороны. Это был огромный пес, для других, наверное, очень грозный и страшный, а для меня милый и ласковый. Он так напомнил мне мою дорогую Тайну! Не знаю, сколько мы стояли так. Люди обходили наш ряд, опасаясь помешать нам.

Вдруг я услышала испуганный голос мамы:

— Люся!!!

В нем было столько ужаса и страха, что я удивленно оглянулась. Мама стояла рядом с незнакомым мужчиной в дождевике и кепке. Оба были белые от страха. Я решила, что у нас украли все вещи, и тоже испугалась. Мужчина крикнул:

— Ко мне!

Пес спокойно подошел к нему, как только что подходил ко мне, и ткнулся носом в колени, а мама схватила меня за руку и оттащила в сторону. Мужчина потом объяснил маме, что пес никогда никого, кроме хозяина, к себе не подпускал. У себя на севере он слыл самым сильным и свирепым. Но теперь они с мамой смеялись и шутили, что пес влюбился в меня с первого взгляда.

Когда мы приехали в Токмак, в школе уже шли занятия. Я должна была пойти в седьмой класс. Мама и ее старшая сестра тетя Клава записали меня в русскую женскую школу, где в десятом классе училась мамина младшая сестра Лида. Тетя Клава преподавала в другой школе, далеко от нашего дома, а моя школа располагалась у входа в городской парк. Мне это понравилось. В отличие от нашей школы в Шушенском, классы были светлые, просторные. Очень большой и уютный вестибюль украшали картины и киргизские орнаменты.

Школа напоминала женскую гимназию. Раньше, когда я училась в Красноярске и Шушенском, мне нравились многие учителя. А что будет здесь?

Подруг и знакомых у меня не было. Лида и ее подруги Римма и Зина учились в десятом классе, а здесь, в седьмом «б», я была одна. Надо отметить, школа была интернациональная, хотя преподавание шло на русском языке. Меня посадили рядом с девочкой-татаркой. Много было украинок, девочек с Кубани, с Кавказа, немок из Поволжья. Были казашка, рыжая узбечка и киргизка Соня Султанаева. Она первая подошла ко мне и, немного картавя, как будто ее язык был слишком большим и плохо помещался во рту, сказала:

— Меня зовут Соня Султанаева. Ты мне понравилась, давай дружить.

Я ответила:

— Давай!

Мне очень понравилась ее доброжелательность, в которой я сейчас очень нуждалась. Соня оказалась самой надежной и преданной подругой. Она не раз выручала меня в трудных ситуациях.

Преподаватели были почти все из эвакуированных — с земель, где побывали немцы. Многие из них не избежали встречи с оккупантами.

Я очень хорошо запомнила нашего преподавателя киргизского языка — Суеркулова Абдылду Мамытовича. Потрясающей интеллигентности и доброты человек! До встречи с ним киргизы представлялись мне людьми, живущими в юртах, необразованными, малограмотными, занятыми животноводством и земледелием. Абдылда Мамытович оказался полной противоположностью моим представлениям. Когда же я увидела во Фрунзенском драматическом театре постановку «Ленин в Октябре» в исполнении киргизских артистов, я влюбилась в этот замечательный, талантливый и добрый народ, в лихую годину приютивший на своей земле почти все национальности нашей страны.

Прошел месяц. Я совсем не чувствовала себя «новенькой». Каждое утро я с большим удовольствием шла в школу. Учиться было легко и интересно. Даже киргизский язык, которого я совсем не знала, не угнетал меня — наверное, благодаря Соне Султанаевой и Абдылде Мамытовичу. В Токмаке я должна была прожить год. Абылда Мамытович беседовал с мамой, был в курсе сроков нашего временного проживания в Киргизии и понимал, что этого времени недостаточно для изучения киргизского языка, и был снисходителен ко мне. А Соня, которая сидела на первой парте среднего ряда, писала мне подсказки на листке бумаги и тихонько показывала, когда я начинала «плыть» с ответом. Думаю, что Абдылда Мамытович все это видел, но интеллигентно молчал.

Остальные предметы проходили как обычно и как везде. Особый интерес вызывали у меня уроки черчения и сам чертежник — очень импозантный мужчина. Позже, увидев на экране телевизора певца Александра Серова, я поразилась их сходству и даже подумала, что Серов — сын нашего чертежника.