Бабушка любила Эдика, как мне казалось, даже больше, чем Лиду. Дома Эдик тоже оказывался постоянным объектом для шуток, родственники давали ему самые разные прозвища. Он звонко и красиво смеялся, смущаясь и негодуя, но все же откликался. Даже его мама, тетя Клава, присоединялась к нашим шуткам. Чаще всего Эдика называли Правнук, хотя прабабушки у него не было. По-моему, ему эта кличка нравилась, особенно когда к слову «Правнук» добавлялось «любимый».
Расскажу одну историю, которая приключилась с Эдиком и Женей Могилевским. На нашей улице Охотничьей жила пожилая женщина, имени которой я не знала. Соседи же звали ее «бабка-ведьма», присвоив ей это звание как раз после истории с нашими двумя «героями-богатырями». Поговаривали шепотком, что она может лечить заговорами, убирать порчу, обладает даром гипноза. Как всегда, нашему авантюристу Жене — Жеку-Шалаве — захотелось попробовать урюк из сада этой женщины.
— Может, не надо? — слабо возразил Эдик. — Говорят, она колдунья!
— Вот и хорошо, проверим! Потом будем к ней постоянно лазать за урюком.
Решили — и пошли. Легко перескочили через невысокий дувал, неторопливо обошли сад, высматривая, что и где растет. Остановились около дерева.
— А вот и урючина, — обрадовался Женя.
— Нет, не урючина. Это яблоня, — возразил Эдик.
— Много ты понимаешь! — высокомерно ответил Женя и начал рвать спелые плоды, складывая их, как обычно, за майку. Вдруг у Эдика закружилась голова, и он увидел, что дувал растет, становясь все выше и выше. Вот он уже выше Эдика, потом выше Жени и все растет и растет!
— Бежим! — крикнул Эдик. — Смотри, он растет, мы не перелезем обратно!
Тут уже и Женя испугался, когда увидел, что вместо дувала стоит высоченный, на уровне дома, забор. Никого нет. Тишина. Даже солнце исчезло, стало темнеть. Ребята обезумели от страха и заорали срывающимися петушиными голосами:
— Бабушка, спаси нас! Мы больше никогда не полезем к тебе в сад!
Им казалось, что они продираются сквозь колючие заросли и никак не могут добраться до бабушки, которая стоит на крыльце дома и громко смеется. Эдик потом рассказывал, что от страха потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел, что они с Женей стоят рядом с бабушкой, высоченного забора нет, стоит тот же низенький дувал, а у Жени под майкой штук пять яблок. Бабушка, весело смеясь, подает им по горстке урюка со словами:
— Попробуйте мой урюк. Очень вкусный! Яблоки выбрось, у твоей мамы самые вкусные яблоки. Больше не воруй!
Эти слова относились к Жене. Эдику старушка ничего не сказала. Довела до калитки, открыла, потрепала ребят по макушкам:
— Приходите ко мне в гости, только через калитку, а то, не ровен час, через забор не перелезете!
Смеясь, закрыла за ними калитку и ушла к себе в дом.
Наши «герои» поплелись домой и в этот день «героических подвигов» больше не совершали. У них просто не осталось сил. С тех пор Женя лазать по садам не перестал, но дом колдуньи опасливо обходил стороной. Эдик же «за компанию» иногда посещал чужие сады, но с очень большой осторожностью. Интересно, что у Жениной мамы и правда был хороший большой сад. Она была добрая, интеллигентная женщина, не понимала увлечения своего сына чужими садами и очень стеснялась.
Уже в Красноярске, комментируя это событие, тетя Клава говорила, что бабка обладала даром гипноза. Когда-то она работала в цирке. В годы репрессий ей удалось бежать из города, какого — никто не знал, и, что называется, залечь на дно.
* * *
Пришлось в свое время залечь на дно и самой тете Клаве Вебер — Дженибагян по мужу.
Я уже рассказывала о том, что тетя Клава еще в ранней юности дружила с моим папой — оба были комсомольскими активистами и вместе занимались ликвидацией безграмотности на селе, когда Клава, учившаяся в Томском педагогическом институте, приезжала домой на каникулы. Незадолго до окончания института она познакомилась в Томске с молодым инженером-армянином родом из Еревана, Суреном Дженибагяном. Молодые люди полюбили друг друга, поженились и, после того как Клава окончила институт, уехали в Ереван. Там в 1936 году у них родился мой двоюродный брат Эдик.