Жили в семье родителей Сурена. Сам Сурен работал на каком-то заводе, где занимал руководящий пост. Все было хорошо и красиво. Уважительное, доброжелательное отношение к невестке, любовь к очаровательному мальчику… Но тут грянула беда — 1937 год. Припомнились какие-то дела в далекой Сибири: комсомольские демонстрации по поводу плохой организации производства и разбазаривания государственного имущества бывшими руководителями-большевиками, еще ряд «преступлений» студентов-комсомольцев Дженибагяна и Вебер… В один из летних вечеров арестовали и увели Сурена, а ночью его друзья уговорили Клаву с Эдиком срочно покинуть Ереван. Свекровь, наскоро собрав необходимые вещи для матери и грудного младенца, поцеловала их на прощание и простилась с ними навсегда. Их тайно увезли в далекую Киргизию, в маленький городок Токмак, временно поселили у знакомых врачей. Помогли устроиться на работу в местную школу-семилетку. Вскоре тете Клаве пришло известие, что Сурена расстреляли. След его жены и сына сотрудники НКВД потеряли — а может быть, не захотели искать или пожалели женщину с младенцем.
Через какое-то время моя бабушка Лина, которая в то время жила с семьей в Абакане, получила письмо, присланное через знакомых из Токмака. Тетя Клава вкратце известила мать, что живет в Киргизии, что ей здесь нравится. Очень хорошие люди ее окружают, климат теплый, много фруктов. Она даже осмелилась позвать Лину переехать со всей семьей в этот благодатный край. К ее удивлению, предложение было принято. Лина с мужем бросили все и приехали, отстроились, посадили сад и зажили спокойной жизнью. Никто не беспокоил Клаву с сыном, а они все хранили тайну своего приезда.
Я уже писала, что 22 июня 1941 года, в день начала Великой Отечественной войны, мои родители приехали в Токмак в отпуск. Через несколько дней мы вернулись домой, в далекую Сибирь. В это время тетя Клава работала директором школы-семилетки. И вот началась война!!! Все думали, что наша Красная армия самая боеспособная, хорошо вооруженная, обученная, а главное — с огромным боевым и духовным настроем, и она быстро одержит победу над подлыми фашистами. Но мы несли огромные потери, начались проблемы со снабжением, а войне не виделось конца.
Вскоре у тети Клавы возникли проблемы на работе. Немецкая фамилия — Вебер! Как же так — воюем с немцами, а директор школы — наполовину немка! Ее сняли с должности, причем тетя Клава была согласна с такой логикой решения. Но через три месяца после начала войны ее вообще лишили работы учителя. Семья была в отчаянии — на что и как им жить?
Мой папа в то время служил в Красной армии в чине младшего лейтенанта. Свой денежный аттестат (зарплату) он переводил нам в Сибирь: мама не имела постоянного места жительства и работы, ведь папа, уехав на фронт, оставил нас в чужом селе без жилья и денег. Вот и бабушка Лина начала писать ему отчаянные письма, жаловалась, что они скоро погибнут от голода — четверо взрослых и четверо детей! Письма возымели действие, и папа половину наших денег стал отсылать в Киргизию. Маме же написал: «Машенька, ты у меня умница и поймешь, что им сейчас хуже, чем тебе, а ты, моя труженица, заработаешь. Я это знаю!» Прочитав это, мама заплакала:
— Всегда в жизни так, что я крайняя!
В этом Дима очень похож на моего папу. Если человек убедительно жалуется на свои беды, они готовы снять с себя последнее и отдать «бедняжке»…
* * *
Денег все равно катастрофически не хватало. Бабушка Лина думала, думала… И наконец решилась. Незадолго до наступления нового 1942 года она надела свой лучший наряд — костюм с белой кофточкой, повязала на голову черную кружевную косынку-фаньжонку и поехала в город Фрунзе. Там она, уж не знаю какими путями, добилась, чтобы ее принял первый секретарь компартии Киргизии.
Лина была еще далеко не старая — всего пятьдесят три года. Глаза ее были прекрасны, а маленькая стройная фигурка полна гордого достоинства. Ничуть не смущаясь, она прошла по красной ковровой дорожке к столу, за которым сидел высокий чиновник, поблагодарила за приглашение сесть и устроилась на красном мягком стуле, положив на стол свои маленькие натруженные руки. Медленно подняв пушистые ресницы, Лина устремила на начальника грустный взгляд миндалевидных серо-голубых глаз и достаточно твердо спросила:
— Ответьте мне, уважаемый человек, кто были Фридрих Энгельс и Карл Маркс?
Секретарь занервничал, решив, что женщина «не в себе». Лина ждала ответа, а он уговаривал ее не волноваться.
— Я вовсе не волнуюсь, — голос ее звучал твердо и требовательно. — Я хочу, чтобы вы мне ответили на вопрос: кто они были?
Секретарь удивился настойчивости этой смелой женщины.
— Коммунисты-теоретики.
— Позвольте вас еще спросить?
— Спрашивайте.
— Какой национальности были эти люди?
— Вы не волнуйтесь!
— А я и не волнуюсь. Я просто спрашиваю, какой национальности они были?
— Энгельс — немец, а Маркс — немецкий еврей.
— А теперь послушайте меня — старую женщину.
— Я вас слушаю.