Сильные мести не жаждут

Павел сел рядом на ящик, положил на колени планшет и, встретившись глазами с Мариной, заговорщицки подмигнул ей. Как будто благодарил, что вырвала их из вражеских лап. Молоденький, мечтательный Павел давно уже заметил стыдливый румянец на щеках девушки, нежный овал ее лица, стройную, хоть и в заношенном, старом платьице, фигуру. Утренний туман таял, поляна становилась просторнее, лес словно расступался. Пора и в небо. Раненые тоже торопили, кому-то стало хуже, кто-то застонал. И Марина бегала с кружкой воды от одного к другому, поила, утешала.

Все время она думала о том, что ожидает ее дальше, пыталась представить себе тот далекий военный аэродром, госпиталь там, где нет никаких фашистов, где не нужно никого бояться, убегать от картавого немецкого «цурюк!». Долго ли она пробудет там? И как возвратится сюда? Нужно, чтобы предупредили отца, куда она улетела… Дед Карп нечасто бывает в Жабянцах, а теперь, наверное, и подавно не скоро там появится… Марина вспомнила стрельбу, которую они услышали, когда отъехали от деревни, и ее опять охватила тревога. Вспомнила и Мишу, который на взмыленном коне примчался вслед за ними на пасеку, чтобы предупредить ее. Узнать бы, не схватили ли отца. Когда вернется с Большой земли, непременно сама проберется в деревню… Прости меня, папочка!.. Не виновата я, что так случилось, что должна вас покинуть.

Она посмотрела на самолет. Вроде бы небольшой этот «Дуглас», а раненых взял на борт немало. Сквозь круглые окошки процеживался слабый свет, освещал землистые лица, перебинтованные руки, ноги, узлы, ящики. Летчик около старой березы о чем-то говорил с Григорием Ивановичем. Между деревьями Марина увидела несколько партизан, один из них будто знаком ей. Антон, что ли?.. Она же ничего ему не сказала, не попрощалась. Может, он пойдет в деревню на разведку?..

Захотелось в последний раз переброситься словом со своим товарищем. Выскочила из кабины, побежала по жухлой траве. Однако Антона не было видно, будто и не стоял он тут только что. Посмотрела между кустами, спросила у мужчин, не видели ли Антона.

Но где он — никто не знал. Может, в карауле где-нибудь… Утром видели его около склада с боеприпасами. Это недалеко, за той землянкой… Побежала туда, начала пробираться через густой колючий кустарник. Ветки цеплялись за платье, больно хлестали по лицу, рукам. Неожиданно остановилась — сквозь кусты увидела горящий костер, а около него двух мужчин, видно кашеваров, вон и котелок на треноге, и гора картошки, и под березкой на столе — нашинкованная капуста. Разговаривали вполголоса. И первое, что Марина услышала, — это свое имя.

Замерла. Невольно прислушалась. Действительно, говорили о ней.

— Вот так-то оно, видать, и лучше, — говорил худенький, с длинными висящими усами партизан другому, наголо остриженному здоровяку. — Полетела себе и ничего не знает. А сейчас что? На ее бедную голову столько горя сразу свалилось. Не успела из деревни убежать, как тут немцы с собаками.

— Неужели с собаками? — почему-то не поверил здоровяк.

— Ей-богу, с собаками. У них этих собак как мух. Чуть что — сразу собаку пускают, а та ученая, все вынюхивает. Ну и вынюхала… Бинты после летчиков оставили? Оставили. Кровь на полу есть? Есть. Ага, говорят, кровь, есть, выходит, вы раненого прятали, бинтовали ему раны, а теперь показывайте, где летчик. От нас не убежит… И как взялись за беднягу, как взялись… Ну, а потом, известное дело, на сосну его потащили. А хату сожгли.

— Ой, беда, беда! — покачал головой партизан со стриженой головой, механически очищая картошку. — Кто бы поверил?

— Я и сам сначала не поверил, — с горечью сказал второй. — Так пришли же от Кольки, из деревни. Я в это время на посту стоял, ну, они мне и рассказали все. Я сразу к Григорию Ивановичу. А Григорий Иванович всем строго-настрого: Марине, мол, ни слова! Когда-нибудь расскажем, что ее отец был героем, нашим человеком в деревне.

— Говорят, старосту тоже застрелили?

— И старосту. За сочувствие партизанам. И родственников ихних, всех…

У Марины зашаталась земля под ногами, лес словно застонал, заплакал. Побрела она к самолету, не чувствуя под собой ног, не видя ничего. Что-то ей говорил на прощание Григорий Иванович, объяснял, что еще до их прибытия прибежал из деревни партизанский разведчик и все рассказал.

Думали утаить от нее. Да разве утаишь?..

Стоял с потемневшим лицом, с застывшими в глазах слезами дед Карп, беспомощно опустил руки.

Марина решительно поднялась в самолет, села на твердый тюк. В глазах у нее было сухо.

* * *

Когда летели в облаках, Павел проснулся, тряхнул чубом.

— Ох и приснилось же! — сказал он, ворочаясь на ящике, — Лечу над морем. Немцы атакуют… Хотел взять ручку на себя, а сверху как закричит мама: сынок! сынок!..

— У меня такая же история, — подал голос раненый, забинтованный по самые глаза. — Никогда не удается досмотреть сон, Только подложил взрывчатку под мост, вот-вот подойдет фашистский поезд, уже вижу вагоны… Я к бикфордову шнуру — чирк!.. И проснулся!.. Проскочил эшелон.