Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время

В заключение об артистках скажу несколько слов о всем известной по своей экстраординарной карьере Матильде Феликсовне Кшесинской. Думаю, что я в оценке таланта Кшесинской разойдусь с большинством ее почитателей. Не считая себя знатоком балета и авторитетом в упомянутой оценке, я тем не менее считаю уместным беспристрастно высказать свой взгляд на эту артистку. Восьми-девятилетней девочкой она была приметна появлением в кружевном балете, поставленном по проекту Всеволожского в пьесе «Волшебные пилюли». Затем, выступив уже законченной артисткой после окончания курса в театральном училище, она сразу завоевала своим искусством самое высокое положение. Особенно замечательна она была в трудных головоломных пассажах, проявляя большую отвагу, по примеру Цукки, подражательницей которой она сказалась и в мимических ролях. Но в ней я лично не видел той грации, какой щеголяла Цукки. Все движения Кшесинской были угловаты и резки. В турах на одной ноге она была действительно сильна и, кажется, побила рекорд в числе делаемых оборотов.

Хотя Кшесинская нигде не афишировала свое исключительное положение, но очевидно усвоила в связи с ним некоторый апломб и требовательность, а в отношении вопроса о костюмировке – даже капризы. Понятно, что ее выделяющаяся позиция манила некоторых искательных людей, даже из числа служащих лиц, к поискам ее высокой протекции, но надо отдать справедливость Матильде Феликсовне, она в этом направлении никого не поощряла. Бессеребренницей она не была, но денежными вопросами Дирекцию не утруждала. Близкие свои связи она преимущественно, как говорят, сосредоточивала на особах высокого разбора и, конечно, не ограничивала свой бюджет расчетами на свой дом по Кронверкскому проспекту, заслуживший в 1917 году кличку «дворца Кшесинской».

Б. Итальянская опера

Моя служба в театре захватила всего лишь три сезона существования в Петербурге итальянской оперы. Личный состав ее артистов считался тогда лучшим в Европе. У меня было очень мало личных сношений с итальянскими певцами, а с некоторыми даже мне и разговаривать не приходилось.

В сезоне [18]81/82 года я слушал знаменитого Мазини и восхищался его чудным голосом с сильными верхними грудными нотами. Артистическая репутация его слишком известна, чтобы о нем говорить. Отмечу лишь, что он надул Дирекцию театров и поставил Всеволожского в большое затруднение: заключив контракт на следующий сезон с окладом около 100 000 франков, он принял где-то другой ангажемент и пропал, не уплатив Дирекции следовавшей с него неустойки. С трудом отыскали ему заместителя в лице прекрасного тенора Маркони, как певца не ниже Мазини, но далеко не с таким голосом, как у него.

Подбор певцов в последние три года существования в Петербурге итальянской оперы был первосортный, достаточно указать на такой букет, как Дюран, Котоньи, Репетто, Уэтам и Сильва и , к упомянутому уже Маркони. Этим перечнем, собственно говоря, исчерпывается интерес моих воспоминаний об этом букете. Отмечу лишь, в частности, что Дюран была красивая, немного тучная женщина с великолепным настоящим драматическим сопрано выделяющейся силы и красоты тембра. Мне не пришлось в жизни слышать другой столь же красивый голос. Особенно памятна она мне Аидой[222] и Валентиной в «Гугенотах».

По красоте голоса рядом с Дюран я поставлю Котоньи с чудным голосом настоящего баритона, прекрасного певца и актера, особенно запомнившегося мне в партии Барнабы в «Джиоконде»[223]. Певец тенор Сильва, грузный мужчина с большим хорошим голосом, оригинального баритонального тембра, но с высокими нотами; он явился создателем роли Нерона в опере этого названия[224], сочиненной Рубинштейном. Певица Репетто – колоратурное сопрано, прекрасная исполнительница Королевы в «Гугенотах»[225]. Бас Уэтам стоял на высоком уровне перечисленных артистов, с хорошим голосом совмещал продуманную игру, прекрасный исполнитель Марселя в «Гугенотах».

Упразднение итальянской оперы в Петербурге явилось тяжелой ампутацией здоровой конечности. Дело шло прекрасно, абонементы и билеты нарасхват. Но, конечно, итальянская опера заслоняла русскую и в публике, и в самой Дирекции. Скрепя сердце, Всеволожской составил мотивированный доклад о закрытии Большого театра и о роспуске всего состава певцов, хора и оркестра итальянской оперы.

Всеволожской написал прекрасную карикатуру «Прощание с итальянцами». На ней изображены члены Дирекции (кроме меня), оплакивающие разлуку с итальянской оперой, и рядом с ними главные артисты этой труппы в комическом виде; между ними – не упомянутый мною баритон Дю-Фрим, запутавшийся в юбках своей сожительницы, французской комической актрисы Сюзанны Лажве. Карикатура помещена на шелковом веере, поднесенном Иваном Александровичем моей жене и переданном в виде дара в музей Ленинградской филармонии[226].

В. Французская драматическая труппа