Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время

В партиях контральто и меццо-сопрано с успехом выступала также талантливая певица Марья Ивановна Долина (Сиюшкина, по мужу – Тарленко[218]). Женщина небольшого роста, приятной наружности, с не особенно большим, но хорошим голосом приятного тембра, она долгое время служила украшением Мариинской сцены. Отлично владея голосом, она была прекрасная актриса. Все роли свои она исполняла с большой обдуманностью и с мелочной отделкой. Трогательна и типична она была Ваней в «Жизни за царя»; весела и натуральна Ольгой в «Евгении Онегине»; забавна в партии Леля в «Снегурочке». В материальных переговорах с Дирекцией она была скромна и не вступала в пререкания. По службе примерна и исправна. На излете своей карьеры она остроумно осуществила счастливую мысль: живым талантливым пением иллюстрировать опыт истории русской песни и романса, для чего с большим успехом выполнила ряд интересных концертов в С[анкт]-Петербурге.

В заключение упомяну еще об одном контральто второго плана в русской опере – о видной и статной артистке Пильц, обладавшей хорошим, но небольшим голосом и не сильной ни в пении, ни в сценическом исполнении.

Глава 11. Силуэты личного состава. Артисты балета и иностранной труппы. Монтировочный персонал

По отношению к артистам упомянутых здесь в заголовке категорий я стоял значительно дальше, чем к артистам русской труппы. Причины тому были, во-первых, сравнительная изолированность этих трупп от ведомства конторы театров, а во-вторых, может быть, меньший интерес, с которым я относился к личному составу итальянской оперы, французской и немецкой драмы и в особенности балета.

Считаю нужным упомянуть здесь об одной странной моей особенности, которой я не могу приискать логичного объяснения и от которой я освободился лишь на второй или даже на третий год моей театральной службы. Будучи еще совсем молодым человеком, я избегал посещать балет, ибо буквально засыпал в нем. Казавшаяся мне однообразной и банальной музыка непрерывных танцев и утомительное мельканье массы голых ног быстро меня утомляли, я клевал носом и часто ловил себя на чувстве пробуждения. Для меня балет был интересен лишь как форма феерии, обстановочного спектакля. Только со временем, постепенно, с более частым посещением балетов, я стал сопоставлять их, стал различать формы танцев, характер школы, оттенки талантов, виды приемов, значение элевации, силы, отваги и ловкости. Вообще вошел до некоторой степени во вкус различения тонкостей хореографического искусства. В особенности оценил значение мимической игры и грации, но до сего времени упорно отрицаю красоту и изящество того пробочного штопора, который изображает собой вертящийся на одной ноге танцор. Вообще оценить художественность работы мужского персонала – за исключением таких выделяющихся, как Гердт или Стуколкин, артистов – я не выучился. Ценил я мимику, но мимику более совершенную, чем та, которую практиковала фамилия Кшесинских, напоминавшая в условных телодвижениях на ивный язык разговора глухонемых, как, например, потрясение правой рукой над ладонью левой для обозначения количества денег, гримаса с движением губ для обозначения сердитого разговора, обвод рукою овала собственного лица как определение красоты и т. д.

Выше всего в массе виденных мною балетов я ставлю «Спящую красавицу», неподражаемую и по либретто, и по постановке, и по чудесной музыке Чайковского. Вообще приглашение Всеволожским корифеев оперной композиции к сочинению балетной музыки сразу поставило петербургскую хореографию на небывалую высоту и вытеснило из памяти шаблонную музыку Пуни и Минкуса и их предшественников.

А. Балет

Среди танцовщиков особенно выделяю я почтенного Павла Гердта, находившегося в службе с [18]60-х годов, поразительно сохранившегося и в силе, и в искусстве. Особенную ловкость проявлял он в поддержке балерин в головоломных пассажах падения на руки танцовщика. Гердт был красив и отлично сложен. Получив воспитание в Петербургском театральном училище, он долгое время оставался преподавателем хореографии с хорошей репутацией по части классических танцев.

На короткое время застал на службе известного исполнителя комических партий в балете Тимофея Стуколкина, состоявшего в труппе с 1840 года. Это был любимец публики, также дававший уроки танцев. Между прочим, он любил появляться на разных собраниях, обедах и празднествах со стихотворными экспромтами, иногда удачными, но в большинстве слабыми.

Долгим также служакой с 1853 года оставался в труппе Феликс Кшесинский, исполнявший мимические роли. По таланту ничего выделяющегося он не представлял, но считал себя счастливцем и, как рассказывают, крестясь, благодарил Бога и Матку Бозску Ченстоховску[219] за то, что его дети хорошо устроены на содержании, и Юльца, старшая, и в особенности малечка Матильда, всем известная по своей экстраординарной карьере.