Сирена морских глубин

Донмин сразу заявил, что он голоден (некоторые люди с годами совсем не меняются, подумал доктор Мун). Толстяк заметил рядом с пристанью какие-то здания и предложил поискать там какой-нибудь еды. Стыдясь признаться, что у него нет денег, Гончжу отдал Донмину один из рисовых шариков, которые захватил с собой.

Донмин откусил от шарика огромный кусок и очень скоро умял остальное.

– Довольно вкусно. – Толстяк облизал пальцы. – А как насчет второго шарика? Ты будешь его есть?

Доктор Мун вспомнил, как солгал, сказав, что съест шарик позже:

– Сейчас мне не хочется.

– Тогда его съем я. Покуда не испортился. – Донмин уже собирался взять оставшийся шарик, но доктор Мун опередил его и запихнул шарик себе в рот.

Толстяк сердито воззрился на него:

– Если ты такой голодный, то почему сказал, что не хочешь есть?

Не получив ответа, Донмин скрестил руки на груди. Выражение его лица было сурово.

– Ты только что отдал мне половину своих запасов?

Этот эпизод положил начало дружбе, которая длилась более пятидесяти лет. Отношения доктора Муна с Донмином пережили его брак с Чунчжой. Почему он за все это время ни разу не навестил друга? Доктор почувствовал ком в горле, вспомнив, как Донмин тогда обнял его за плечи и притянул к себе. Он наклонился и тихо шепнул, чтобы его не подслушали:

– Мама дала мне много наличных. На всякий случай. Поскольку ты отдал мне половину всей имевшейся у тебя еды, я тоже буду с тобой делиться.

24

Остров Чеджудо. 1948 год

Рассказывая Чунчже о море, бабушка знакомила ее и со всем остальным миром. Вселенная есть проявление ым-ян, божественных энергий, которые придают форму каждому предмету, существу и действию. Выражение этих энергий – противоположности, которые вращаются друг вокруг друга с непрерывной цикличностью: тьма и свет, луна и солнце, женщина и мужчина.

Вдох – это ян. Выдох – ым. Земля – ян, вода – ым. Нырять в океан безопаснее женщинам, ибо они – порождения ым, так же как рыбы и растения, которых они добывают под водой. Тем не менее ныряльщица, дабы проникнуть в подводное царство бога, который не слишком жалует людей, должна взять на вооружение все стихии: полные легкие воздуха, жар огня, тяжесть камня, металлические ножи и серпы.

Бабушка любила похваляться, что Чеджудо – любимая вотчина восемнадцати тысяч богинь ым и богов ян – неотразимо привлекателен для таких низших божеств и духов, как касины и тотчебби. «Боги, богини, духи на Чеджудо везде, они наблюдают и слушают. Так что думай, что говоришь и делаешь!» Когда Чунчжа была помладше, она часто представляла себе, что эти неземные создания прячутся за деревьями и скалами и подглядывают за ней.

По-прежнему ли боги наблюдают за людьми? Или они истаяли до теней и ныне их едва ли можно считать богами? После того, чему она стала свидетельницей на горе, девушка уже не знала, во что верить.

Чунчжа с бабушкой покинули «Дом в облаках», когда от тлеющих углей еще поднимался дым. Пока семья Ян оплакивала погибших, одна из тетушек вместо надлежащего прощания принесла им узелок с едой. Ей не потребовалось объяснять, что уцелевшие остатки несъеденного свадебного угощения ныне возлагали на алтари для покойных. Чунчжу с бабушкой попросили остаться на три дня для участия в погребальных обрядах, но старуха, выразив сожаление, отказалась. Они должны вернуться в свою деревню прежде, чем солдаты закроют перевал.

Чунчжа была потрясена тем, как медленно теперь волочила ноги бабушка, как сильно она сутулилась. Когда сняли саван с самого маленького тельца, старуха упала на колени. Она узнала этого ребенка раньше, чем его мать.

Крошку нашли в свинарнике, она обнимала пса с обгорелой рыжей шерстью. Поси еще цеплялся за жизнь, защищая тело девочки; он умер, поскуливая, когда ее уносили. Мать девочки, будучи не в силах разбудить дочь, помрачилась рассудком, и ее пришлось на время опоить крепким травяным отваром.

Маленькое тельце готовили к погребению две тетушки, которые рыдали, обтирая губкой обожженную плоть. В правом кулачке у Крошки оказался зажат белый камешек, блестевший на ее пухлой ладошке. Бабушка заставила тетушек пообещать, что ребенка похоронят вместе с камешком.

Когда Чунчжа с бабушкой добрались до конца перевала, из-за деревьев, точно привидение, появился Суволь. Он остался в той же изодранной одежде, которая была на нем у колодца. Его немытое лицо по-прежнему покрывала сажа. За спиной у него виднелся объемистый мешок.

– Кто-нибудь подбросит нас до предгорий, но не дальше, – сказал он. – Повсюду заставы, которые охраняют солдаты.

Яркие глазные белки и зубы Суволя на фоне угольно-черной кожи выглядели жутковато.

Чунчжа не могла спросить, почему он не в трауре, а Суволь не стал давать никаких объяснений. Когда его не оказалось у колодца, Чунчжа выкрикивала его имя до тех пор, пока у нее не запершило в горле от дыма. Где он лелеял свои страдания, одинокий, как дикий зверь? Печаль все еще окутывала его, словно саваном, слишком тяжелым, чтобы она могла его приподнять. Чунчжа вытянула руки по бокам и сжала кулаки.