Сироты вечности

Километровые столбики были черными. Название города на каменной плите, что встречала путников при въезде и больше напоминала надгробную, читалось с большим трудом. Дома были черными, крашеные деревянные заборы – тоже. Тротуарную плитку тонким слоем покрывала черная пленка; простыни, вывешенные на веревках для просушки, были серыми. Черными были и овцы, стадо которых вели вдоль обочины двое парнишек, хотя там, где овечьих спин касались остроконечные палки пастухов, на миг проглядывала серовато-белая шерсть. Пастухи – черноволосые, в черной одежде, в саже, глубоко въевшейся в складки кожи на шеях и лицах, – с виду походили на молодых цыган. Миллиарды крохотных частиц угля несло ветром с запада на восток, и мгла над поселением показалась мне похожей на черный дым, который распыляли марсиане в «Войне миров» Герберта Уэллса.

В центре Копша-Микэ дорога уходила на северо-восток, прочь от крупных фабрик, и опять вела в сельскую местность, где предгорья вырастали в настоящие горы, окутанные облаками более светлого серого оттенка. Родственница взяла с собой фотоаппарат, я – только альбом для зарисовок. Снова пошел дождь. Из двух передних дворников в «дачии» лишь один кое-как работал, гоняя по лобовому стеклу потеки черной грязи. Я поехал назад по единственной в городе асфальтированной дороге, высматривая место, откуда можно сделать фото. Когда мы остановились напротив заводских ворот, возле которых высились кучи пустых ящиков – вероятно, это был открытый рынок, – машину облепила толпа цыганок с детьми. Мальчонку, что подбежал первым, Клаудия угостила жевательной резинкой, после чего и остальные дети потянули к окну жадные руки. Сидевшие за ящиками старухи – лица у них были перемазаны черным, черные волосы покрыты черными платками – отогнали ребятню; им самим не терпелось ухватить если не жвачку, то любую другую добычу.

Развернув «дачию», я снова двинулся на восток и ушел влево, в засыпанный угольной пылью переулок, обрамленный довоенными фабричными зданиями. Перед тем как скрыться в извилистом лабиринте терриконов и кирпичных складов, узкая дорога забирала вверх, открывая вид на город, дымовые трубы и завод по производству сажи. Я припарковал автомобиль в тупике и сказал:

– Пойдет. Давай сделаем несколько кадров.

Следует понимать: я знал, что мы нарушаем закон. Фотографировать «стратегические объекты» в Румынии запрещено. Все до единого предприятия относятся к стратегическим объектам. И не важно, что со времен падения режима Чаушеску этот сажевый завод миллион раз снимали на фото– и кинопленку как пример экологического бедствия в Восточной Европе. Не имело значения и то, что полицейскому государству, созданному Чаушеску, теоретически пришел конец вместе с диктатором и его женой. Это – фабрика, а значит, государственная собственность. На съемки государственной собственности наложен запрет, и особенно строго он касается иностранцев.

Клаудия отошла от машины и с раздражающей неторопливостью принялась выбирать ракурс. Меня художественные изыски не интересовали; я хотел простое фото, подтверждающее, что мы побывали в самом грязном городе планеты и запечатлели сей факт для потомков. Далее я планировал отыскать дом Дракулы в Сигишоаре, до которой оставалось не меньше трех часов езды по извилистым горным дорогам.

Клаудия выстроила композицию через видоискатель, но результат ее не удовлетворил. Она отошла еще дальше и снова посмотрела в видоискатель. Нахмурившись, стала крутить телеобъектив.

Из-за террикона показался тяжелый грузовик. На переднем сиденье я разглядел троих румынских солдат. Под тентом позади кабины вполне могли находиться и другие.

– Опусти фотоаппарат, – сказал я родственнице через открытое окошко. Дождь уже не моросил.

Клаудия продолжала стоять с поднятой «Минолтой». Солдаты показывали на нее и оживленно переговаривались.

– Опусти аппарат, – тихо повторил я.

Скрывать нашу попытку сделать фото было поздно, и все же провоцировать этих дуболомов не стоило. На пленке были не только нужные мне кадры из Сибиу, но и фотоотчет о посещении замка Дракулы, от которого нас уже отделяли две сотни километров и запутанный горный лабиринт. В Румынию я прилетел не в последнюю очередь ради этих снимков.

– Поехали, – сказал я.

Клаудия меня не послушалась. Грузовик резко затормозил. Солдат, сидевший у дальней дверцы, выскочил на подножку. Водитель замахал рукой. У солдата на подножке я заметил перекинутый через плечо ручной пулемет, похожий на старые пистолеты-пулеметы системы СТЕН, – такие можно увидеть в фильмах о Второй мировой войне. Солдат передвинул свое оружие на бедро и что-то закричал в нашу сторону.