Сироты вечности

Вместо этого я сымпровизировал краткую выжимку разговора Монтекки и Бенволио (мне раз случилось играть Бенволио, когда Филп заболел), потом сжато передал сцену между Бенволио и Ромео, войдя в роль, когда дошло до длинных реплик Ромео. Как вы помните, он уже страдал от любви, но не к Джульетте, а к прекрасной Розалине. Шекспир, никогда не заботившийся о логике и правдоподобии, просит нас поверить, что в маленькой Вероне, где Монтекки и Капулетти переплелись в своей вековой вражде, словно вьющиеся побеги на древней беседке, Ромео мало что не видел Джульетту, но даже о ней не слышал.

Я отступил – или отплыл – назад. Аглая тут же выступила вперед и, повернувшись к Абраксасу, в нескольких словах изложила сцену со старым Капулетти, Парисом и комическим слугой, затем перешла к третьей сцене, где сыграла синьору Капулетти, бесподобную кормилицу и саму Джульетту. Как прекрасен был голос Аглаи, когда она говорила за Джульетту… девочку-женщину всего тринадцати лет от роду в воображении Шекспира. Мой Ромео в реальной жизни был на пять лет младше меня… «реальная жизнь» тут означает воображение Барда.

Так и продвигалась наша пьеса.

Для следующей сцены я кратко пересказал слова Бенволио, но оказалось, что блистательные строки Меркуцио я помню наизусть: «Груба любовь – и ты будь с нею груб, коли ее, свалив ее на землю». Я видел Меркуцио в исполнении лучших актеров нашей труппы и сейчас добавил немного от себя, сжав кулак и выставив руку для соленых реплик. Я переходил от неистовства Меркуцио к наивным ответам Ромео, без наносекундной задержки при смене интонаций, голоса, осанки и характерных черт.

Я вдруг понял, что всю жизнь мечтал произнести монолог Меркуцио о королеве Маб, и вот это случилось. Я разглагольствовал о повитухе фей и ее повозке, о спицах из паучьих лапок, фартуке из крыльев травяной кобылки и кнутовище из косточки сверчка… все быстрее и быстрее, безумнее и безумнее… истерзанный юноша, красноречием равный Шекспиру, но без практической хватки Барда; Меркуцио, влюбленный в собственные слова и готовый следовать за ними куда угодно, пусть даже в умопомешательство…

– «Меркуцио, довольно! Ты о пустом болтаешь», – перебил я себя голосом Ромео, напуганный исступлением моего более талантливого друга, и развернулся в трех измерениях, как будто стряхивая с себе пространство, в котором за мгновение до того стоял в роли Меркуцио.

И так пьеса продолжалась в пространстве без времени и протяженности.

Почти сразу стало понятно, что Аглая импровизирует выжимки лучше меня – и она могла вспомнить почти все строчки других актеров и Хора, если хотела привести их целиком. Так что я уступил ей главную роль, вступая лишь с главными репликами Ромео, Меркуцио и Тибальта. Мы как будто скользили по поверхности пруда, спасаясь от падения за счет одной лишь скорости и нежелания упасть и утонуть.

Потом была наша встреча, первая общая сцена между нашими настоящими персонажами. Все мысли о Розалине вылетели из моей юной головы, сердце, душа и член стремились к трансцендентному образу моей Джульетты…

– «Она затмила факелов лучи!»

Мы попросили недвижного Абраксаса вообразить праздник, гнев Тибальта, то, как Капулетти силится успокоить его пыл, пение, танцы, мужчин и женщин в яркой одежде и масках, и все это время Ромео фактически преследует юную Джульетту. Во фразах, которыми мы перекидывались играя, была настоятельная потребность юности, любви, влечения и реальности – так редко взаимная! – найти единственного человека во вселенной, который создан для тебя.

– «Любезный пилигрим, ты строг чрезмерно к своей руке, – прошептала Аглая-Джульетта, – лишь благочестье в ней».

Я нагнулся к ней ближе:

– «Даны ль уста святым и пилигримам?»

– «Да, для молитвы, добрый пилигрим».

– «Святая! Так позволь устам моим прильнуть к твоим – не будь неумолима».

Когда несколько секунд спустя мы и впрямь поцеловались, для нас обоих – я чувствовал это – поцелуй превосходил все прежде ведомые нам ощущения. Он длился очень долго. Я касался ее мыслей, не только губ. Ее доверие – никому прежде не отданное целиком, как понял я в тот миг, желанное многим, похищенное немногими, обманутое всеми остальными, – тепло раскрылось навстречу мне.

В сцене с балконом она парила надо мной. Впервые я понял всю глубину, надежду и юношескую легкомысленность строк, которые так часто слышал прежде.

В следующих сценах я был Меркуцио, Бенволио и Ромео, хотя Аглая вставляла избранные реплики кормилицы и Пьетро.

Она сократила слова брата Лоренцо в следующем фрагменте, но полностью сохранила реплики Джульетты.

Внезапно я понял, что играю словесную перепалку Меркуцио с Тибальтом, тщетную попытку Бенволио их урезонить, вмешательство Ромео, поединок Меркуцио и Тибальта, в котором Меркуцио убивают из-под руки Ромео.