«В конкретных условиях речевой коммуникации грамматические формы могут вступить в такие сочетания, получить такие оттенки значений и брать на себя такие функции, которые так или иначе, будучи намечены еще в тенденциях и потенциях этих форм, все же представляют собой в той или иной мере расширение и обогащение, вообще изменение прежних видов реализации этих тенденций и потенций, тем самым создавая почву для изменения грамматических форм в языке» [5, 34].
Своеобразны отношения языка и речи как целого и части. В речи язык присутствует не как система со всеми свойствами ее структуры и богатством содержания, а фрагментами, отдельными элементами, отобранными в соответствии с целями сообщения. Только с известным допущением можно утверждать, что система языка содержится в речи. Именно из речи ее извлекает каждый, кто учит язык в процессе общения. Из речи выводит систему языка исследователь, описывающий данный язык [7, 96]. Структура и система языка, которые не поддаются непосредственному восприятию как определенные целостности при наблюдении реальных речевых актов, объективно существуют в языковой действительности. Они обнаруживаются в бесконечно повторяющихся компонентах языка и в относительно устойчивых закономерностях взаимодействия их формальных и семантических свойств при образовании речевых актов [14, 53]. Итак, уточнение соотношения языка и речи по признакам расположения в них соответствующих форм, разницы между тенденциями, потенциями языка и их реализацией в речи, существования системы и структуры в языке и их обнаружения в речи приводит к более точному определению языковой действительности, которая
«понимается как совокупность наблюдаемых текстов и как воплощение языковой системы» [24, 40].
Более четким и аргументированным стало сопоставление в языке наблюдаемых и ненаблюдаемых (конструктивных) объектов. Одновременно с выработкой четкого понимания языковой действительности и возможности были отвергнуты некоторые неправильные и неприемлемые для советского языкознания взгляды на язык, абсолютизирующие в нем абстрактное. Утвердилась точка зрения, которая предполагает относительность противопоставления языка и речи и не отрицает, что единицы языка имеют более абстрагированный характер, чем единицы речи [18, 58 – 59]. Стала очевидной связь аспектов рассмотрения языка и речи сквозь призму категорий возможности – действительности и абстрактного – конкретного, сущности – явления. Особенно четко прослеживается эта связь при двух подходах к изучению языка: со стороны текста (речи) или со стороны системы (языка), то есть от конкретного к абстрактному в первом случае или от абстрактного к конкретному во втором. Воспользуемся примером А.А. Белецкого для объяснения переходов от возможного к действительному, от абстрактного к конкретному, которое мы наблюдаем при изучении языка и речи. Возьмем парадигму склонения двух существительных мужского рода в единственном и множественном числе [6, 22 – 23]:
И. | ||||
Р. | ||||
Д. | ||||
В. | ||||
Т. | ||||
П. | ( | ( | ( | ( |
С точки зрения языка в приведенном примере мы имеем дело с одной грамматической парадигмой, понимая под последней схему словоизменения, возможную для любого существительного мужского рода, в которой существует идеальное, абстрактное соотношение ед.число:
В лингвистике определились в достаточно явной форме оба перехода – от абстрактного к конкретному и наоборот. Переход от конкретного текста к абстрактным системам может осуществляться с различными степенями абстракции. Сошлемся еще на один пример А.А. Белецкого, который характеризует данный конкретный текст (им может быть и предложение типа «