Скальпель и перо

Я позвонила – всё идёт отлично,

И перед нами -

Жизни торжество!..

7

…Мне привелось быть косвенно причастным

К описанному подвигу Надежды.

И с той поры

Я убеждённо верю

И клятвенно пред всеми утверждаю

(Я не страшусь, коль скажут: «Тривиально!») -

Воистину навеки двуедины

Больной и доктор!

А иных послушать -

Они кибернетической машиной

Уже готовы заменить врача.

Причём, увы, они на всём серьёзе

Твердят о том,

Как прописные технократы,

Заспециализированные эти локалисты,

Всю целостную сущность человека

Готовы по деталям, как машину, -

Вот именно, р а з д е л ь н о! – расчленить.

За множеством забот они «забыли»

Великий опыт русских корифеев

Отечественной нашей медицины,

Классические вещие доктрины

Ей-богу же, бессовестно поправ.

И я порою – что скрывать? Не скрою, -

Нисколь перед наукой не рискуя

Прослыть на мир дремучим ретроградом,

Готовый во всю глотку заорать:

–А ну-ка, дорогие эскулапы,

Достопочтенные мои коллеги

Ну, разумеется, не поголовно! -

Далёк я от тотальных обобщений,

Во имя интересов человека

И в интересах именно прогресса

Передовой советской медицины

Давайте-ка

На переподготовку,

На переучку

К Боткину! Назад!

…Я знал: моя Надежда Николавна

Со мной была согласно безраздельно

И всякий раз наедине с собою

Она клялась:

К больному человеку

Идти во всеоружии Науки,

Но только через собственное «я».

(Со мною размышляя,

я надеюсь,

Читатель мне простит великодушно

За это небольшое отступленье…

Я почему об этом говорю?

Чего греха таить,

иной коллега,

Дотошный эскулап по части знаний!,

Исследуя больного скрупулёзно,

На уровне почти молекулярном,

Лишь «пустяка» он сущего не видит -

Не видит человека самого.

Но как ведёт историю болезни!!!

Гроссбух, а не история! При этом

С больным он говорит, как с манекеном:

Слова – эрзацы,

Голос – деревянный,

Глаза – как Ледовитый океан.

Анализы…Анализы… А – всуе

Он копошится в них

и назначает

Всё новые… И нет тут одного лишь

Анализа -

Анализа души.

Согласен!

Заклинаньями одними

Не исцелить больного. Это верно.

Но я иду к Надежде Николавне

И к моему Ивану Ильичу

В одну из клиник.

И в свою поэму

Их приглашаю, чтобы поразмыслить

И причаститься к их делам и душам,

Обоих взяв из жизни повседневной,

Не изменив им даже имена.)

8

Осмысливая тернии и лавры

В своём труде,

Надежда Николавна

Припомнила студенческие годы,

Своих учителей по институту,

Немолчный гул и тишь аудиторий

И, наконец, последнюю

декана

Предвыпускную актовую речь.

Как говорил он умно и помпезно,

Тепло своих напутствуя питомцев!..

О сколько ж утекло с тех пор далёких

Воды под неусыпными ветрами,

Пронизанной до дна лучами солнца

И обагрённой кровушкой людской!..

За эти годы, что равны мгновеньям,

За эти дали, что равны столетьям,

Надежда шла с коллегами своими

Через людские муки и страданья,

Через людскую скорбь и через радость

Преодоленья смерти и недугов,

Сама страдая горькою любовью

К страдающим

И возвышаясь в этой

Большой всепросветляющей любви.

Устала?..

Да, быть может, и устала…

Но той усталостью, что наполняет

Всё существо твоё

необъяснимым,

Отрадно-благодатным ощущеньем

Исполненного Долга на Земле.

А старость?..

Видно, где-то заплуталась…

К чему она Надежде Николавне?

Лишь где-то рядом – осень золотая,

Да заморозки первые в причёске

Дрожат.

И синеватой паутинкой

Легли морщинки у прекрасных глаз.

Но кажется, что стоит лишь Надежде

Навстречу выйти ветру полевому,

И сразу он смахнёт те паутинки,

И улетят они, как в бабье лето

Летают паутинки над землёй.

9

И вот сегодня вместо эпилога,

Когда я сам давно уже прикован

К больничной койке – и надолго, прочно, -

Хотел бы сокровенно как умею!

Закончить эти

Выстраданные строки,

Быть может, кровью сердца своего.

Из всех высоких первозданных слов

Постичь одно до глубины хочу я…

Вот доктор на земле живёт, врачуя.

Что здесь? Искусство или ремесло?

Иль творчество,

Что выше всех щедрот?

Иль состраданье,

Где людское горе,

Скажу без философских категорий,

За горло вероломно нас берёт.

Ударит молча.

Ни за что.

Сплеча.

Глядишь, ребёнок бездыханно замер.

А рядом мать с кричащими глазами.

И вся надежда только на врача.

А врач?

На что он будет уповать?

Ведь призван он,

Не мудрствуя лукаво,

Приять людьми завещанное право -

Исполнить долг священный -

ВРАЧЕВАТЬ.

И нет другого у него пути,

Превыше нету гордости и чести -

Всечасно быть со страждущими вместе

И исцеленье в каждый дом нести.

За жизнь людей идти на светлый бой,

Быть им отцом,

наставником

и братом,

И Боткиным,

и мудрым Гиппократом,

И сильным быть,

и быть самим собой.

Понять веленье сердца своего

И помнить: здесь высокое призванье!

Призвание всей жизни – врачеванье -

Гуманнейшая миссия его.

Такому слову не сгореть в огне,

Ему царить в больничной тишине…

Стремлюсь постичь его до глубины я.

И как тщета звучат слова иные

В сравненье с ним.

Оно горит во мне!

И тянется к перу моя рука.

Мне не уйти от этой вещей темы.

В крови уже пульсирует строка

Ещё никем не созданной поэмы.

А если я, начав средь бела дня,

Угасну вдруг,

И оборвутся строки,

То жизнь сама,

Не отдаляя сроки,

Поэму ту допишет за меня.

***

Плывёт за рамой театральный снег

Замедленно, как будто бы во сне.

Вокруг, как золотые фонари

На задремавших ветках – снегири.

На тихих ёлках – снежная одежда…

И вижу я на – на голубом снегу

Начертано: «Надежда, ах Надежда! -