Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуришка тридцатая (СИ)

Пегаська с надутыми губами не издавала ни звука, зато я презрительно прошипел моему Внутричерепному Голосарику:

– Да цыц-ка ты, ня чуць ничога, ни гамани, Гошка!

Тут мой Внутричерепной Голосочек – а его сам сатана пестовал – возвышает свой голосочек:

– Шиш-ш-ш! Умный бы ты был, Ивашка, человек, – кабы не дурак! Фиг с ней, с лошадкой и ея канцоной! Надо пошевелить мозгами вот о чем: как бы нам посередь поля оружжо твое испытать – далеко ль бьет? И не вздумай сбалакать: «Шиш-ш-ш!»

Вот еду я, еду себе по полю с оружжом за спиною и издаю, понимаешь, страш-ш-шеннейший ш-ш-шкрип: ш-ш-шевелю мозгами. При сем совершенно не слушаю, как ветер, по выражению поэта (возможно – Некрасова), «звоном однотонным // Гудит-поет в стволы ружья». И захотелось мне посередь поля оружжо свое испытать – далеко ль бьет?

– И-го-го!

Остановил я кобылку, слез и пустил ее попастись. А сам стал в известную мне позу энтого – как его? – урке... арке... архи... архибузира! Ружье с плеча снял, зарядил да и стал целиться в чисто поле. Одначе заробел с непривычки: целюсь всё, целюсь, а пальнуть робею! Хотя цель вижу неплохо.

Тутовона ветер донес до меня отвратительный запах серы и чей-то чертовски знакомый шепот из-за ближайшего куста чертополоха:

– О-хо-хо́-хо! Чтоб твое ружье, дурак, даже незаряженное, при пальбе чуть-чуть дергалось, а пули толды́* попадали б чуть-чуть не туды! Шилды-булды, пачики-чикалды, шивалды-валды, бух-булды!

– И-и-и-го-го-о-о!

Ту́теньки аз еще больше заробел, ружье опустил стволами вниз, пули-то и выпали!

Но тутечки я очень кстатечки вспомнил восьмой наказ целовальника: главное дело, не робь, греха на́ волос не будет!

Тово́вонадни* подбадриваю сам себя:

– Наши в поле не робеют, на печи не дрожат!

Аз цель свою вижу неплохо. Новые пули вставил, со тщанием прицелился и пальнул в чисто поле, как в копейку.

– И-го-го!

Из-за ближайшего зелененького кусточка чертополоха выскочили поп Абросим в черненькой рясе и черт Кинстинтин в черной-пречерной форме бело-пребелогвардейца и с трехлинейкой в руке и обратились в бегство. Угрюмо молчал поп Абросим, а черт Кискинктин трехлинейку бросил и завопил истошно:

– Ну черт побери, как мне плохо, друже Аброха! Уй! Ай! Эй! Ой, боже мой! Ах они, гадкие пули, заговоренные попадать чуть-чуть не туды: шилды-булды, сбили мне оба рога, пачики-чикалды!

И мрачная пара внезапно скрылась за другим ближайшим кусточком чертополоха. Мне чуть самому не стало плохо: аз аж обомомлел!

Туто мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится – подает свой голос:

– Метко стреляешь: в чисто полюшко, как в копеюшку, однозначно!

– И-го-го!

– Да! – соглашаюсь в восторге. – А пуля-то: вз-з-з, в-з-з! Пролетела пуля – не вернется. Попал плевком в поле: в самую середку! Сухой Мартын далеко плюет!* Отличное у меня ружьеце: меткое оружжо! Ну, ружьеце, отныне нарекаю тебя Оружжом Сухим Мартыном!

– И-го-го!

– Иван! – пронзительно закричал мой Внутренний Горлан – а он неудачников и визгунов чертовски не жалует.

– Шо?

– У тебя получилось, однозначно!

– И-го-го!

– Да! Ну и шо, Го-го-гоша?

– Пальни ишшо, понимаешь!

– На фига, Гоша?

– И-го-го!

– Тебе надобедь тренироваться, ежели не хочешь, шобы я тебя бросил!

– Хорошо, Го-го-гоша!

Тутовона я заново зарядил ружье, прицелился и пальнул из обоих стволов в чисто поле, как в копейку.

– И-го-го!

Из-за ближайшего зелененького кустика чертополоха выскочили поп Абросим в черненькой рясе и черт Кистинктинт в черной-пречерной кожаной комиссарской куртке и с маузером в руке и драпанули. Угрюмо молчал поп Абросим, а черт Кискинктинкт маузер бросил и завопил, понимаешь, истошно:

– Эй! Ай! Ой, боже мой! Уй, как мне плохо, о-ё-ё-ё-ёй! А-а-а!.. А-а-а!.. А-а-абро-о-оха! Ах они, гадкие пули, заговоренные попадать чуть-чуть не туды, бух-булды: сбили мне одна – одну половину хвоста и другая – другую половину хвоста, шивалды-валды!

– И-го-го!

И мрачная пара внезапно скрылась за другим ближайшим кустиком чертополоха. Мне чуть самому не стало плохо: аз обомомлел!

Ту́тытьки мой Внутримышечный Голос – а он, как уже было сказано, сатане в дядьки годится – подает свой голос:

– Иван!

– Шо?

– И-го-го!

– У тебя опять получилось, двождызначно!

– Да! Ну и шо?

– Шо, шо! А шо это у тебя торчит из-за пазухи?

– И-го-го!

– Шо, шо! Пращ!

– Иван!

– Шо, ёшкина кошка?

– Мы мирные люди, Иваша!

– И-го-го! И-го-го!

– Ну так шо, Го-го-гоша?

– Шо, шо! Выкинь пращ, Ваньша! Для того, щобы обеспечить нам мирное существование, достаточно ружья, понимаешь!

– И-го-го!

– Как! Ты советуешь мне выкинуть пращ, Го-го-гошка?

– Да, пращ, трождызначно!

– Я не ослышался, Гошка? Пращу?

– И-го-го!

– Да, пращу!

– Ёшкина кошка! Ну, энтого я тебе ни за що не прощу! Мы мирные люди, мы мирные люди!.. Эх, ты, болтунишка!

– И-го-го!

– Шо ты там бормолишь, Ивашка?

– И-го-го! И-го-го!

– Шо, шо! Стишки!

– И-го-го-о-о!

– Расскажи! Я страсть как люблю стишки: я же потрясающий литературный критик!

– Мы мирные люди, мы мирные люди!.. Ну так слушай, критик-болтунишка: «Мы мирные люди – и мы при ружьишке, // На нас не осмелится тать // Напасть исподти́шка, но пращ, ребятишки, // За пазухой надо держать!»