Сказание о пальме

— Как это вы постоянно наблюдаете и в наших фракциях, которые, называя себя социалистами, никогда не порывали связи с буржуазией, и там на этот раз высказались за приглашение английских войск для защиты Баку, — продолжал Ленин. — Мы уже знаем слишком хорошо, что значит такое приглашение на защиту Советской республики империалистических войск. Мы знаем, каково было это приглашение, произведенное буржуазией, частью эсеров и меньшевиками. Мы знаем, каково было это приглашение, произведенное вождями меньшевиков в Тифлисе, в Грузии.

Мы можем теперь сказать, что единственной партией, которая империалистов не приглашала и в грабительский союз с ними не вступала, а лишь отступала от них тогда, когда насильники наступали, единственной партией была партия большевиков-коммунистов. Мы знаем, что на Кавказе положение наших товарищей-коммунистов было особенно трудное, потому что кругом их предавали меньшевики, вступавшие в прямой союз с германскими империалистами под предлогом, конечно, защиты независимости Грузии.

Вы все хорошо знаете, что эта независимость Грузии превратилась в чистейший обман, — на самом деле есть оккупация и полный захват Грузии германскими империалистами, союз немецких штыков с меньшевистским правительством против большевистских рабочих и крестьян, и поэтому тысячу раз правы были наши бакинские товарищи, которые, нисколько не закрывая глаз на опасность положения, сказали себе: мы никогда не были бы против мира с империалистической державой на условиях уступки им части нашей территории, если бы это не наносило удара нам, не связывало бы наши войска союзом со штыками насильников и не лишало бы нас возможности продолжать нашу преобразовательную социалистическую деятельность.

Если же вопрос стоит так, что, приглашая англичан якобы для защиты Баку, пригласить державу, которая теперь скушала всю Персию и давно подбирается своими военными силами для захвата юга Кавказа, т. е. отдаться англо-французскому империализму, то в этом случае у нас не может быть ни минуты сомнения и колебания, что, как ни трудно положение наших бакинских товарищей, они, отказываясь от такого заключения мира, сделали шаг, единственно достойный социалистов не на словах, а на деле. Решительный отказ от какого бы то ни было соглашения с англо-французскими империалистами — единственно правильный шаг бакинских товарищей, так как нельзя приглашать их, не превращая самостоятельной социалистической власти, будь то на отрезанной территории, в раба империалистической войны...

Вернувшись в Кремль, Владимир Ильич узнал, что на прямом проводе его ждет представитель Астраханского Военного совета Элиович. Аппарат начал выстукивать текст, и Ленин прямо с ленты прочитал:

«У аппарата Элиович. Баку просит ответа на вчерашнюю телеграмму, переданную мною вам сегодня. Буду говорить по беспроволочному телеграфу с Шаумяном лично».

— Передайте, что я считаю своим ответом ту телеграмму, которая сегодня передана мной в Астрахань для Шаумяна. Есть ли у товарища Элиовича вопросы, на которые я не ответил? — продиктовал Ленин.

Он подождал, пока был передан его ответ, затем снова начал читать с ленты:

«Сегодня в двенадцать часов по Питеру по радиотелеграфу с Баку будут переговоры лично с Шаумяном, — порторил Элиович. — Есть ли что передать ему у Вас, кроме телеграммы?»

— Сообщите: нет, больше ничего нет, — сказал Ленин. Затем прибавил: — Прошу только сообщить, верно ли, что в Баку Совнарком подал в отставку? Еще вопрос: если это не верно, то сколько времени рассчитывает продержаться власть большевиков в Баку?

Из Астрахани Элиович продолжал спрашивать:

«Когда ожидать Астрахани помощи для Баку, в каком размере, чтобы заготовить шхуны и продовольствие?»

Минуту Ленин молчал. Как ему хотелось бы сейчас сказать: «Передайте Шаумяну, чтобы держался. Передайте, что сегодня же я отправлю в Баку столько-то войск и они прибудут туда не позднее такого-то числа!» Он знал, что именно этого ждут там от него, в это верят... Но он не считал себя вправе давать такие обещания в столь тяжелый для бакинцев час, так как знал, что не сможет выполнить их.

— Не можем обещать наверное, — продиктовал он телеграфисту, — ибо здесь тоже недостаток в войске.

Он подождал еще минуту, но Астрахань больше не спрашивала ничего. В комнате царила тишина. Телеграфист смотрел на Ленина, но он не замечал этого. Он думал о России, о революции, о том, как же ее спасти. И о заседании Совнаркома, куда он должен был пойти сейчас. Надо было рассмотреть вопрос о борьбе с мятежом бело-чехов и англо-французской интервенцией и много других вопросов.

Начинался новый, несравненно более трудный и тяжелый этап борьбы за спасение революции.

Глава двадцать четвертая

Элиович сообщил о разговоре с Лениным Шаумяну. Но Степан Георгиевич и сам понимал, что при сложившейся обстановке помощь из России прибудет не скоро.