Сказание о Шарьяре

Город смерти — Тахта-Зарин,

И не только сокровища там

Красотою пленяют взгляд,

Но живут и чудовища там —

Входы-выходы сторожат.

Хоть и звонко поет в саду

Чаровница Бюльбильгоя,

Эта птица вещает беду,

Эта птица — гибель твоя!

Не пленительна песнь ее,

А губительна песнь ее,

Эту песнь хоть раз услыхав,

Чувств лишается человек,

Кем бы ни был при жизни он,

Как бы ни был храбр и силен,

В беспробудный каменный сон

Погружается человек,

И рукой взмахнуть не успев,

Трех шагов шагнуть не успев,

В черный камень навек, навек

Превращается человек!

Из-за птицы волшебной той —

Дьяволицы коварной, злой

Кто лишился богатой казны,

Кто лишился любимой жены,

Кто лишился друзей дорогих,

Кто лишился родимой страны,

И лежат они с давних времен,

Погруженные в черный сон,—

Ни один до сих пор не спасен!

Много-много лихих бойцов

Там погибло в былые дни,

В этот Город чудес они

Приезжали со всех концов,

Но проклятая Бюльбильгоя

Побеждала любых храбрецов,

Превращала их в мертвецов —

В черных каменных близнецов.

Много, много таких камней

У нее в саду, говорят:

Семь десятков тысяч камней

Украшают волшебный сад,—

То лежат с незапамятных дней

Семь десятков тысяч людей,

Что погибли, сражаясь с ней,

И теперь беспробудно спят.

Ах, послушай, послушай, Шарьяр:

Эта смерть и тебе грозит,

Не спасут от волшебных чар

Ни доспехи, ни меч, ни щит,

Не поможет сила твоя,

Не поможет отвага твоя,—

Не боится Бюльбильгоя

Ни клинка, ни стрел, ни копья!

Сжалься, милый!

Послушай меня:

Это - адская западня!

Будет плакать седой отец,

Будет плакать твоя родня,

Не езжай, не езжай, Шарьяр,

В эти гибельные края,—

Там с тобой случится беда,

Ты умрешь, уснешь навсегда.

Ты погибнешь, любимый мой,

Никогда не вернешься домой,

А тогда погибну и я!»

Но рожден для геройских дел,

Безрассудно горяч и смел,

Улыбнулся юный батыр,

Снисходительно посмотрел,

Обнял бережною рукой

Стан, похожий на стебелек,

И возлюбленную свою

Осторожно к себе привлек,

Усом стал щекотать ее,

Забавляясь, смеясь, шутя,

Стал баюкать, ласкать ее,

Как встревоженное дитя,

А росинки пугливых слез

Поцелуями осушил.

«Не тревожься, радость моя! —

Так он ласково произнес.—

Все обдумал я, все решил:

Если съезжу в Тахта-Зарин,

От заботы избавлюсь я,

Ведь недаром по всей земле

Силой, удалью славлюсь я,—

Сколько чудищ, драконов, змей

Да еще в чешуе стальной,

На пути к столице твоей

Истребил я этой рукой,

Первым взмахом их убивал,

Поражал их первой стрелой,

А с какою-то птицей злой

Неужели не справлюсь я?»

Гневно вырвалась Хундызша

Из могучих, ласковых рук,

Изумленно взглянул супруг —

Так она изменилась вдруг:

Брови тонкие поднялись,

Ноздри чуткие напряглись,

Стали молний глаза грозней,

Стали косы клубками змей,

И слепящих, острых лучей

Стала родинка горячей

Между гордых ее бровей.

Стан — податливый стебелек —

Стал внезапно тверд, напряжен,

Будто вырванный из ножон

Беспощадный, гибкий клинок,

И как ангел гневный, была

В этот миг горда, хороша

Черноглазая Хундызша.

А дрожащий голос звенел,

Будто стаи разящих стрел:

«Ты поверить не хочешь мне?

Ты проверить сам захотел?

Что ж ты медлишь? Бросай меня!

Отправляйся, седлай коня!

Вон лежит твой любимый меч,

Вон копье твое и броня!

Вижу я: совсем не герой,

А безумец, упрямец ты,

Только с виду ты нам родной,

А в душе — чужестранец ты,

Да, чужой ты, совсем чужой —

С непонятной дикой душой!

Как безропотна я была,

Как неопытна я была,—

Почему, покорясь судьбе,

Так легко отдалась тебе?

Как смешна я, наверно, была,

Как глупа, легковерна была,—

Не такой я встречи ждала,

Не с тобой я встречи ждала!

Ехал мимо ты на заре

Да случайно к нам завернул,

Словно вор, в шатер заглянул,

Увидал красавиц в шатре,

Выбрал девушку постройней,

В жены взял ее поскорей,

Сотню клятв ей дать поспешил

И девической чести лишил,

Позабавился сорок дней,

А теперь, как видно, решил,

Что довольно возиться с ней,

Что пора распроститься с ней?

Ты, должно быть, из тех бродяг,

Для которых святого нет,

Для которых рубить, крушить,

Потрошить, на куски крошить,

Страхом имя свое окружить —

Развдеченья иного нет!

Если так — навсегда прощай,

Не держу тебя — поезжай!

Только знай, великий храбрец:

Ждет бесславный тебя конец.

Поезжай в этот гиблый край,

Поезжай — будешь сам не рад!

Пусть погибнешь в час роковой,

Пусть поплатишься головой,

Пусть оставишь меня вдовой,—

Будешь сам во всем виноват!..»

Поднялся Шарьяр перед ней,

Как встает на пути скала,

Трепетали края ноздрей,

Как в полете — крылья орла,

Грозный дух его закипел,

Как в горниле кипит металл,

Гневный голос его загремел,

Как в ущелье гремит обвал:

«Замолчи!

Постыдись, жена!

Ты понять, наконец, должна:

Настоящему храбрецу

Не такая жена нужна!

Замолчи! Этих слез твоих

Больше видеть я не хочу,

И упреков, угроз твоих

Больше слышать я не хочу!

Я, как солнце, тебя люблю,

Жизнь и смерть с тобой разделю,

Но позор мне, если отца

От мучений не исцелю!

Пусть погибну в час роковой,

Пусть оставлю тебя вдовой,

Но пока я еще живой,

Как решил — так и поступлю!»

Молча, пристально Хундызша

Поглядела ему в глаза,—

Перед ней, горячо дыша,

Он стоял — живая гроза!

Как утес, незыблем и тверд,

И как лев, бесстрашен и горд,

Был подобен крепости он,

Неприступной для вражьих орд.

В изумленье она замерла,

Не сводя восхищенных глаз,

Будто в первый раз поняла

И увидела в первый раз,