Сказание о Шарьяре

Меч звенит о меч, щит стучит о щит,

Содрогнулась, со сна ничего не поймет,

На рассвет в тревоге Анжим глядит:

То не трубы трубят, не клинки гремят,

А вдали, за волнами песчаных гряд,

Средь пустынной равнины, где травы шумят,

Жахангир у степного колодца стоит —

В плоский камень звонким копытом бьет,

Машет крыльями, гривой густой трясет

И взволнованно ржет — подойти зовет.

Как безумный, хлестнул вороного Шарьяр,

Дикой бурей понесся, неудержим,

А за ним — по пескам, по бурьянам густым —

Вне себя от волненья, помчалась Анжим.

Вот колодец заброшенный виден в степи —

Заржавелая крышка, замок на цепи,

А кругом ни тропинки, бурьян шелестит,

Высох старый колодец, всеми забыт.

Спрыгнул наземь Шарьяр — и замок рванул,

И железную крышку прочь отшвырнул,

Заглянул в колодец — в сырую тьму,

И дохнуло гниеньем в лицо ему,

Наклонился, на самое дно поглядел

И внезапно от ужаса похолодел,—

Хриплый шепот донесся из тьмы глухой,

Еле слышный, как трепет листвы сухой:

«Это ты, Хасан?.. Это ты, родной?..

Почему так шумишь и гремишь, дорогой?

Не беда ли какая случилась с тобой?..»

Не терял ни мгновения ловкий батыр:

Сделал петлю из крепкой веревки батыр,

В черный зев колодца с трудом пролез

И в зловонной сырой глубине исчез,

И горя от волненья, следила за ним,

Трепетала, молитву шептала Анжим:

Неужели сбылось? Неужели сбылось?

Неужели мать найти удалось —

Их красавицу-мать спасти удалось?

За мгновеньем мгновенье томительно шло,

Загудело каменное жерло,

Голоса донеслись, чей-то плач и мольбы

Из колодца — из черной его трубы.

А еще через миг появился брат —

Вид ужасный, всклокочен, зубы стучат,

Мокрой плесенью, грязью покрыт батыр,

Как безумный, дрожит и хрипит батыр,

И худое, измученное существо,

И седое, скрюченное существо,

Чуть живое, слепое, в лохмотьях гнилых

Увидала сестра на руках у него.

Чуть от ужаса не закричала Анжим,

К брату опрометью подбежала Анжим —

Помогла драгоценную ношу ему

Положить на расстеленную кошму,

И в отчаянье смотрят брат и сестра

И не могут поверить, не могут понять:

Неужели вот это и есть Гульшара —

Их пропавшая мать, их красавица-мать?

Ворот свой, торопясь, разорвал Шарьяр,

Амулет заветный достал Шарьяр:

На груди, на цепочке крепкой висел

Золотой амулет — драгоценный тумар.

А хранился в тумаре целебный настой —

Это был настой совсем не простой,

Удивительным был его состав:

Не из самых редких целебных трав,

А из крови колдуньи Бюльбильгои,

Чудо-птицы, певуньи Бюльбильгои,

На земле прожившей тысячу лет,

Был настой приготовлен этот густой.

Колдовская сила таилась в нем:

Стоит капнуть — вспыхивает огнем,

Будешь ранен — рану твою исцелит,

Станешь старым — сразу омолодит,

Будешь даже убит, даже в землю зарыт –

Из объятий смерти освободит!

На колени стал юноша у ковра,

Где лежала в беспамятстве Гульшара,

Наклонился, бережно снял с нее

Перетлевшую обувь, гнилое тряпье,

И взглянув на жалкую наготу,

На морщины ее, худобу, слепоту,

С новой силой юноша ощутил

Всю ее страдальческую судьбу,

И угрюмые складки легли на лбу,

И от гнева стиснулись кулаки,

А под бронзой его загорелой щеки

Заиграли железные желваки,

Слезы больше прятаться не могли —

По лицу суровому потекли.

Вылил юноша снадобье на ладонь —

Стала сразу ладонь горяча, как огонь!

Осторожно настоем волшебным мать

Начал он с головы до ног растирать.

Первым делом веки ей приподнял,

Тихо-тихо незрячие смазал глаза,—

Тотчас бельма уродливые сошли,

Заблестели, прозрели сразу глаза,—

Будто два агата зажглись в пыли,

Будто два удивленных цветка расцвели!

Смазал щеки — румянец прошел волной,

И морщины разгладились сами собой,

Смазал волосы — волосы стали черней,

Смазал шею и плечи — стали полней,

Смазал груди — упруго они поднялись,

Молодыми соками налились,

Смазал все ее тело — до самых ступней,

Тело чуткое стало нарцисса нежней,

А пленительный стан — кипариса стройней,

Снова молодость возвратилась к ней,

Возвратилась прежняя чистота,

Возродилась прежняя красота,—

Снова стала красавицей Гульшара,

Как в расцвете самых счастливых дней!

А Шарьяр отшвырнул пустой амулет —

Больше в нем ни капли снадобья нет.

И светясь, и стыдясь, и на мир дивясь,

Мать спасенная медленно поднялась —

Землю, солнце, людей узнавая с трудом,

В пробужденье поверить еще боясь.

Как цветок поутру, расцветала она,

Как свеча на ветру, трепетала она,

Будто долго-долго во тьме спала —

Ничего, ничего понять не могла!

И стремительно бросилась к ней Анжим,

Будто пущенная с тетивы стрела,

В свой дорожный плащ ее облекла,

Зарыдала, руками ее обвила,

И глядел с восхищеньем на них батыр,

И глядел с изумленьем на них батыр:

Словно вдруг у Анжим появилась сестра —

Так похожа была на нее Гульшара,

Молодая красавица Гульшара!

Как узнала детей спасенная мать

И как с ней повстречались они опять,

Не берусь подробней вам описать —

Не смогу подходящих слов отыскать.

А когда после бурных объятий и слез

Стали волны радости утихать,

Стали слезы радости высыхать,

Сын могучий ласково произнес:

«Успокойся, о наша страдалица-мать,

Я клянусь и душой, и заветным мечом:

Ты отныне свободна! Тебе ни о чем

С этих пор не придется печалиться, мать!

Я— твой верный сын, твой надежный щит,

И покуда сердце в груди стучит,

Нас ничто, родная, не разлучит!»