Читаем Скажи Алексу, чтобы не ждал полностью

Скажи Алексу, чтобы не ждал

Наконец Алекс вставляет в пишущую машинку первый лист и печатает: «Белая роза». Сидя на кровати, Ганс начинает диктовать строчки из своего черновика. После бесконечно долгого адвента в середине июня наступило Рождество. Ганс и правда чувствует себя немного священником – возможно, из-за монотонного бормотания, однако громче говорить он не решается. Время от времени он прерывается и, повернувшись к двери, выкрикивает несколько медицинских терминов – никогда не знаешь, подслушивает ли кто-нибудь. Пусть даже сейчас очень поздно. Не то чтобы они намеренно дожидались наступления ночи, однако теперь им кажется, что темнота за окном была необходима для того, чтобы предпринять свои первые осторожные шаги. Пока не прозвучала воздушная тревога, семья Алекса спокойно спит в своих кроватях.

– Haemophilus influenzae! [4] – кричит Ганс в сторону двери и тихо произносит: – Не забудьте, что каждый народ заслуживает то правительство, которое он терпит.

Пишущая машинка стучит без устали, Алекс не умеет печатать, однако делает успехи, и заключительные слова стремительно выходят из-под валика: «Мы просим Вас переписать этот листок с возможно большим количеством копий и распространить дальше!»

И в эту минуту они твердо верят, что почти сто листов, почти сто конвертов, почти сто марок, собранные с большим трудом, могут превратиться в тысячи, даже в миллионы.

Алекс накладывает отпечатанный шаблон на гектографическую массу и прокатывает по нему валиком. Ганс тем временем достает из ящика стола телефонный справочник и принимается листать. «Я хочу узнать номер симпатичной сокурсницы», – утверждал Алекс, когда брал у родителей телефонную книгу. Ему охотно поверили: незамужняя студентка-медик выглядела довольно перспективной в сравнении с его прежними увлечениями.

История о симпатичной сокурснице не была полной ложью. Ганс открывает телефонную книгу на букве «Л» и отыскивает Лафренц Трауте. Потом садится за пишущую машинку и вставляет в нее первый конверт. Пожалуй, на карьере секретаря можно поставить крест: он печатает еще медленнее, чем Алекс, только двумя указательными пальцами. Ничего. Главное, что без ошибок.

Адрес, который он печатает на следующем конверте, принадлежит профессору Хуберу.

Третье и четвертое имя Ганс находит на одной и той же странице телефонного справочника, но знает их наизусть: «Шморель Александр» и «Шолль Ганс». Так они с Алексом узнают, дошли ли их письма до адресатов. А еще это поможет снять с себя подозрения.

Потом он отыскивает адрес книжного магазина, где является постоянным покупателем, адрес биргартена, где они с Алексом нахально пили вино, адреса профессоров и сотрудников университета, которые произвели на него достойное впечатление, а также адреса старых друзей. Пишущая машинка стучит, Алекс печатает, тихо насвистывая неизвестную Гансу песню – наверное, русскую. Сегодня никакая воздушная тревога не нарушает их ночную музыку. Ганс считает это добрым предзнаменованием – впрочем, начнись воздушная тревога, он бы и ее воспринял как доброе предзнаменование. Это начало, начало конца войны, и Ганс напевает любимую песню своего отца:

– Наши мысли вольны, кто ж их угадает…

После того как Алекс заканчивает копировать послание и на каждом листе в стопке красуется надпись «Листовки “Белой розы”», он снова садится за печатную машинку, и Ганс диктует адреса.

– Запомни их хорошенько, – говорит Алекс. – Эти люди обязательно должны получить наши следующие листовки, а писать список слишком опасно.

Потом он предлагает несколько имен, которые принадлежат старым знакомым, художникам из круга отцовских друзей, бывшим одноклассникам:

– Пробст, Кри… – но запинается и качает головой.

Ганс листает и читает, листает и читает, а когда бросает взгляд на наручные часы, то они показывают четыре утра. Семинар начнется через пять часов, и ему обязательно нужно пойти. Будет слишком подозрительно пропустить семинар именно сейчас. Однако одна мысль о двухстах шести костях человеческого тела вкупе с их латинскими названиями вызывает зевоту. Волнение, не отпускавшее Ганса несколько дней, вдруг исчезает, его клонит в сон. Он торопливо потирает глаза, вкладывая в конверт очередную листовку. «Будь нас больше, – думает он, – будь мы настоящим орденом, дело пошло бы быстрее».

– Надо сунуть листовки в разные почтовые ящики, – бормочет Алекс, и, несмотря на то что Трауте права: Алекс действительно выглядит живым как сама жизнь, сейчас в голосе у него слышится изнеможение. – Захвати несколько штук и брось в какой-нибудь ящик по дороге домой, а я возьму оставшиеся и прогуляюсь в противоположном направлении. Если кто спросит, отвечай, что рассылаешь друзьям приглашения на день рождения.

Ганс кивает и усмехается:

– Похоже, у нас очень много друзей.

– Почти вся Германия, – отвечает Алекс. – Теперь ей просто нужно очнуться от глубокого сна.