Скажи Алексу, чтобы не ждал

На улице дождь, холодные капли падают на лицо, не давая заснуть, и, несмотря на головокружение, Гансу кажется, что пошатывается он не слишком заметно. У него еще оставалось немного мелочи. Как же хочется в кои-то веки сесть на трамвай! Но в следующую секунду Ганс замечает на противоположной стороне улицы магазин с канцелярскими товарами. Им с Алексом нужны конверты и бумага. Ганс со вздохом прячет деньги обратно в карман. Усталость может стать серьезной проблемой: он может снова задремать где-нибудь на людях, в худшем случае – даже скажет что-нибудь во сне, и не всегда рядом окажется такой порядочный человек, как Вилли Граф. «Не зря же ты изучаешь медицину», – говорит себе Ганс. Нужно достать какое-нибудь стимулирующее средство, что-то, что попадет прямиком в кровь и будет сильно отличаться от этого бесконечного кофезаменителя. Он улыбается при мысли о том, что вскоре будет бодр и полон сил, как это обычно бывает только весной. Затем переходит улицу и заходит в магазин.

Лето 1942 года

Ганс звонит в дверь Софи, прислушивается и звонит снова. Из квартиры не доносится ни звука. Он смотрит на часы. Неужели он пришел слишком рано? Нет, это Софи сегодня непунктуальна. Будем надеяться, что она не забыла о совместном обеде. Мама прислала ей посылку, полную деликатесов, – отыскала в Ульме многое из того, что трудно найти в Мюнхене. Свежие овощи, сыр, быть может даже мясо – при одной мысли слюнки текут. Будем надеяться, Софи скоро вернется.

По крайней мере снова светит солнце, и сигарета, возможно, немного притупит чувство голода. К тому же Ганс вынужден признать, что Софи очень повезло с ее первой настоящей студенческой комнатой. Находится она в прекрасном месте: неподалеку от Английского сада, где течет ручей Швабингербах и щебечут птицы. Ганс со своим жалким соседским садом – пусть даже с белыми розами! – просто отдыхает.

Он курит, прислонившись к стене дома. Мимо то и дело проходят люди – спешат в университет студенты, неторопливо гуляют мамы с колясками, некоторые прохожие приветствуют Ганса улыбкой. Он улыбается в ответ и мысленно смеется: «Если бы они только знали, если бы только знали!»

Не прошло и двух недель, как он продиктовал Алексу первые строки своей предательской с точки зрения правительства листовки, а всего несколько часов назад он бросил в почтовый ящик последние экземпляры уже четвертой листовки. Во второй и третьей Алекс вписывал куски от себя, однако эта четвертая целиком и полностью принадлежит перу Ганса. «Надо обращаться к верующим, – рассуждал он, – к истинным христианам, их так много, они не могут соглашаться с этим преступным государством. Надо обращаться к верующим!»

Алекс согласился, но добавил, что мало что в этом понимает. Да, он верит в Бога, но остальное не может выразить словами, ему и не надо. Поэтому Алекс снова взялся за техническую сторону работы, а Ганс полностью посвятил себя написанию листовки. Как бы ему хотелось обсудить с кем-нибудь свой текст! Желательно с человеком, разбирающимся в религии, например со стариком-теологом, у которого останавливалась Софи после приезда в Мюнхен. Они с сестрой частенько захаживают к нему. Ганс послал старику все четыре листовки, однако тот, похоже, не намерен об этом распространяться: в прошлое воскресенье во время чаепития он, как обычно, говорил с Гансом и Софи только об основах католического экзистенциализма. Но он наверняка читал листовки, Ганс в этом совершенно уверен, быть может, одна или две формулировки даже показались ему странно знакомыми, и однажды он снова встретит ее в какой-нибудь книге из своей разнообразной коллекции. Ганс не может выразить словами, сколькими знаниям он обязан этому человеку и его библиотеке.

Сигарета докурена, Ганс растирает окурок носком ботинка. Странно, что Софи до сих пор не пришла, обычно она довольно обязательна. Вдруг Ганс чувствует, как внутри поднимается смутный страх. С Софи ничего не могло случиться, он ведь никогда не посылал ей листовки. Ганс предполагал, что кто-нибудь расскажет ей о них, и, вероятно, так оно и произошло. После того судьбоносного вечера у Эйкемайера больших собраний не было, однако теперь Софи в разговоре неоднократно ссылается на различные отрывки из листовок, разумеется, не называя их.

Ганс втайне надеялся, что профессор Хубер упомянет «Белую розу» во время одной из своих лекций или в личной беседе – хотя бы вскользь, хотя бы в виде аллюзии. «Мы должны что-то сделать!» Однако во время лекции Хубер ведет себя как всегда и даже после не говорит ничего особенного, как бы ни старался спровоцировать его Ганс. А еще последние несколько дней ему на пути постоянно попадается Вилли Граф – и в университете, и в городе, они с улыбкой кивают друг другу, иногда обмениваются парочкой слов. Гансу кажется, что с каждой встречей Вилли Граф выглядит чуть серьезнее, чуть задумчивее, но трудно сказать, связано ли это с листовками.