Скажи Алексу, чтобы не ждал

Лило с вызовом смотрит на Алекса, сверкая голубыми глазами. Конечно, Лило знает, что он откажется. Они с Алексом играют в своего рода игру: Алекс утверждает, что немецкие домохозяйки не умеют варить кофе, а все из-за своей чистоплотности – они так тщательно моют кофейники, что не сохраняется ни намека на аромат. Тогда Лило шутливо возмущается его антинемецкими предрассудками: «Ах, милый мой, если бы только тебя слышал фюрер!» Все заканчивается тем, что они пьют чай или вино, потому что Лило и сама не может проглотить пойло, которое называет кофе.

Однако сегодня Алекс не вступает в обычную перепалку, он смотрит на Лило остекленевшими глазами и задумчиво улыбается.

– У меня мало времени. Я просто хотел попрощаться, – говорит он.

Лило кивает. Бодрый духовой оркестр перестает ее радовать, и она выключает граммофон. Затем садится на диван, элегантно скрестив ноги в своей неповторимой манере, которой никогда не изменяла. Даже когда узнала о смерти Отто.

В тот день Алекс случайно оказался рядом, они сидели на этом самом диване и сравнивали карандашные наброски, когда раздался звонок в дверь. Лило спустилась вниз и вернулась с письмом.

– Мой муж погиб, – сказала она. По ее щеке скатилась одна-единственная слезинка, которую она вытерла тыльной стороной ладони. Потом снова села и указала на один из рисунков: – Тебе особенно хорошо удалась эта штриховка, Алекс…

Он не обнял Лило тогда, хотя порой думает, что следовало бы. А возможно, и нет – возможно, он расстроил бы ее этим жестом, а ведь именно ее непоколебимое самообладание придает Алексу уверенность. Как будто там, где Лило, есть только искусство и красота.

Алекс садится рядом с ней, но на самый краешек дивана, словно готовый в любую секунду вскочить.

– Когда ты уезжаешь? – спрашивает Лило.

– Завтра утром, – отвечает Алекс.

Лило снова кивает. Продолжая улыбаться, Алекс кладет запасные ключи между ними:

– Не знаю, вернусь ли я.

– Не говори так, – сурово отвечает Лило, хватает ключи и поспешно засовывает их в карман спортивных штанов, словно вместе с ключами исчезнет сама возможность того, что Алекс может не вернуться. – Ты обязательно вернешься! – добавляет она, и это звучит как приказ.

– Не знаю, – пробормотал Алекс, и улыбка его становится еще шире, – в конце концов, такая война нужна для того, чтобы убивать или быть убитым, и если я смогу выбирать, то предпочту последнее.

– Теперь ты болтаешь ерунду! – кричит Лило и бьет его в плечо. – Вас, студентов-медиков, оставляют в военных госпиталях, вы спасаете жизни!

– Да, возможно…

Они долгое время ничего не говорят, Лило смотрит на свои сложенные на коленях руки, Алекс смотрит на ее профиль. Лило немного старше его, в следующем году ей исполнится тридцать. Она всегда произносит эту цифру как нечто зловещее, но в то же время любит выставлять свой возраст напоказ. «Послушай меня, опытную женщину», – говорит она, или: «Когда я была такой же молодой, как ты…» Можно подумать, их разделяет разница в сто лет.

В свете полуденного солнца, проникающего через большие окна, Лило выглядит женщиной вне возраста, ее бледная кожа отливает золотом, придавая ей сходство со святой. А завтра Алекс отправится в страну святых, в страну икон, народных песен и казачьих плясок. В страну своей матери, в свою страну. Сколько раз Алекс мечтал о ней, мечтал о России, и вот он отправляется туда, отправляется как враг – впору плакать, а он только улыбается. Улыбается с тех пор, как получил повестку о призыве.

Он думает, что погибнуть в России и быть похороненным на одной земле с матерью было бы для него закономерным концом, но Лило этого не поймет. Даже Ганс не понимает:

– Ты нужен Германии, – резко ответил он, когда Алекс заговорил об этом, и тут же поправил себя: – Будешь нужен Германии, когда это безумие закончится.

Алекс все понимает, он вовсе не хочет умирать, однако… Однако эти метания, разрывающие грудь, эта чуждая униформа у него в шкафу, Россию насилуют, и он – один из ее насильников, и это приводит его в отчаяние, но сейчас он сидит на диване у Лило и не может перестать улыбаться.

Алекс усилием воли заставляет себя не погружаться в свои мысли полностью, не предаваться полностью мечтам о России, у него остались дела здесь. Дела, которые необходимо уладить. Он моргает несколько раз, потом жмурится что есть мочи – и исходящий от Лило свет становится тусклее. Нельзя забыть, зачем он на самом деле сюда пришел. Не только для того, чтобы попрощаться и оставить ключи. Печатную машинку он с благодарностью вернул соседу: «учебные цели» временно достигнуты. Остается избавиться от гектографа. Если оставить его дома, то рано или поздно кто-нибудь на него наткнется: Njanja во время уборки или Элизабет, которая вечно сует повсюду нос. В худшем случае – гестапо.

Алекс откашливается и разглаживает брюки:

– Лило, есть одно дело…

Лило обеспокоенно приподнимает брови, как будто уже знает, что он собирается сказать.

– В коробке, которую я принес, находится копировальный станок, который мы с Гансом…

– И знать не хочу.

Голос Лило звучит тихо, но решительно.

– Но…