Скажи Алексу, чтобы не ждал

И в отличие от Трауте она не столько спрашивает, сколько утверждает, и Ганс не может отмахнуться, не может просто уйти, бросив напоследок дерзкую фразу. Софи знает правду. Нет никакой организации, никакого ордена. «Белая роза» – это они с Шуриком. Ганс кивает. Софи откидывается на спинку стула и, как ни странно, кажется менее напряженной, чем раньше.

– Дай сигарету? – просит она уже обычным голосом. – И спички.

Она поджигает сигарету и делает глубокую затяжку, а потом подносит горящую спичку к записке. Первые слова «Белой розы» сгорают в огне. Тлеющая бумага падает в пепельницу.

– Она могла вас погубить, – говорит Софи.

Ганс не отвечает: зачем оправдываться, они оба знают, что сопротивление – это единственно верное решение, Софи сама сказала об этом тем вечером, когда Ганс написал свою первую листовку.

Софи пристально смотрит на него.

– Она могла вас погубить, – повторяет она, – и, что еще хуже, могла погубить все дело. Дело, в которое мы верим, ради которого трудимся, ради которого живем. Неосторожность Шурика могла все разрушить. Что, если бы записку подобрала не я, а кто-то другой?

– Да кто бы… – отвечает Ганс, но Софи перебивает его:

– В комнате находился еще один человек, старик, который подрабатывает натурщиком. Думаешь, он бы отказался получить от гестапо щедрую награду за разоблачение двух государственных изменников? Не важно, в чьи руки могли попасть ваши записи. Никогда, слышите, никогда не храните рукописные заметки и уж тем более не забывайте их в карманах! Все нужно немедленно уничтожать!

Ганс больше не пытается ничего сказать и виновато смотрит на стол, опустив голову. Он терпеть не может, когда Софи читает ему нотации, и еще больше ненавидит, если она права. Бумага в пепельнице догорела, улики превратились в пепел.

Через некоторое время Ганс поднимает голову и видит, что Софи улыбается. На столе перед ней лежит пачка банкнот.

– Фриц прислал. Я хотела купить копировальный станок, но, думаю, он мне больше не понадобится.

Она со смехом тушит сигарету, берет бутерброд и с удовольствием откусывает кусок.

– Итак, – жуя, говорит она, – как будем действовать дальше? У меня есть немного бумаги, конвертов и марок. И деньги Фрица, конечно. Но со временем нам понадобится больше денег…

Ганс широко улыбается, ощущая прилив чувств, – совсем как в ту ночь, когда он написал первую листовку. Как он защитит свою младшую сестру иначе, чем положив конец войне, и как можно сделать это лучше, чем с ее помощью?

– И соратники, – продолжает Софи, – нам нужны соратники, втроем мы не сможем свергнуть режим. Но многие, многие думают так же, как мы…

Ганс мечтает о том, что «Белая роза» будет и дальше цвести, будет становиться все больше и больше, пока не станет больше, чем война.

Но потом случается иначе.

Потом Ганс и Алекс получают повестки о призыве.

Лето 1942 года

Алекс отпирает дверь сам – Лило давно дала ему запасные ключи.

– В конце концов, Отто ключи больше не пригодятся, – вздохнула она, – а ты приходишь сюда так часто, что тебя можно считать соседом.

Алекс взял ключи, не задумываясь о скрытых значениях этого жеста. С тех пор ключи часто пригождались, например когда он хотел завезти Лило продукты, а ее не было дома. А когда и была, ей не приходилось бежать вниз, чтобы отпереть входную дверь.

Сегодня Лило дома – Алекс с порога слышит веселую музыку граммофона. На лестнице ему попадается уборщица.

– Доброе утро, герр Шморель! Что за махину вы опять принесли фрау Берндль? Вам помочь?

Алекс вздрагивает, еще сильнее прижимая к груди коробку.

– Спасибо, все в порядке, – бормочет он. – Я забежал попрощаться. Завтра я отправляюсь в Россию на военную службу.

Он смотрит на уборщицу так, как будто видит сквозь нее нечто совершенно удивительное. Уборщица лишь недоуменно пожимает плечами и продолжает наводить глянец.

Алекс поднимается мимо нее в квартиру, откуда раздается музыка, не совсем джаз, но что-то близкое, если верить Геббельсу.

Лило стоит возле окна в гостиной, наклоняясь к закинутой на подоконник ноге и напоминая сложенный перочинный ножик. Трудно сказать, слышала ли Лило, как Алекс вошел: она всегда доделывает свои упражнения, ее не останавливает даже воздушная тревога. Алекс ставит коробку на пол и ждет, разглядывая затылок Лило, ее прямые светлые волосы, изящный стан. Она не только художница, но и профессиональная танцовщица, сейчас подрабатывает учителем гимнастики, и Алекс думает, что, наверное, считал бы ее очень красивой, если бы не встретил красавицу Ангелику.

Лило медленно выпрямляется, убирает ногу с подоконника, на мгновение задержав ее в воздухе. Потом поворачивается к нему и улыбается.

– Как тебе музыка? – спрашивает она.

Алекс пожимает плечами.

– Я так и думала. Это не Бах, Бетховен или еще что-нибудь возвышенное, а значит, не может тебе понравиться. Хочешь кофе?