Скажи Алексу, чтобы не ждал

На этот раз Софи не кричит, а почти шепчет, но достаточно громко, чтобы Алекс услышал. Он неохотно оборачивается. Софи остается позади, а впереди его ждет Россия. Ганс и остальные уже потерялись в толпе.

– Да? – спрашивает Алекс.

Софи протягивает ему ромашку, которую вытащила из петлицы:

– К сожалению, по дороге я не смогла найти розу. Просто знай: я продолжу наше дело, пока вас с Гансом не будет. Продолжу наше дело, если вы… Что бы ни случилось… Наше дело будет жить.

Софи смотрит на Алекса с решимостью, которая хорошо знакома ему по взгляду Ганса. Поначалу он удивляется тому, как мало обеспокоен тем, что Ганс во всем признался сестре. Иметь в лице Софи доверенное лицо, нет, сообщника, кажется логичнее всего на свете. «Эти сведения надо обнародовать, – заявила тогда Софи. – Надо осудить несправедливость! Пусть как можно больше людей знают о том, что произошло!»

«Белая роза» – это не только они с Гансом, но и все люди, которые не хотят закрывать глаза на преступления. Их много, этих людей. Очень много. Теперь Алекс снова осознает это, и, если бы не металлическая ограда и не свистящий за спиной поезд, он бы с удовольствием обнял Софи. Но единственное, что он может, – это принять цветок, и, в отличие от прошлого раза, когда Софи вручила ему любовный роман, сегодня Алекс благодарен искренне. Он обещает, что засушит ромашку в одной из своих русских книг – они достаточно тяжелые.

Софи улыбается и на этот раз не вздыхает.

Алекс разворачивается и следом за Гансом садится в поезд, который держит путь в Россию, w Rossiju. Домой.

Варшава, 1942 год

После двух с половиной дней пути поезд останавливается в Варшаве. В купе густым туманом висит дым. Ганс и Алекс оказались в компании здравомыслящих людей – Хуберта, Раймунда и Вилли, среди них нет ни одного некурящего. Кроме того, они хорошие собеседники – с ними можно не просто трепаться, а говорить обо всем на свете. Несколько раз то Ганс, то Алекс чуть не выдают себя, чуть не сбалтывают что-нибудь важное о таинственных листовках, содержание и происхождение которых сейчас горячо обсуждают их товарищи.

– Это, должно быть, очень большая организация, – говорит Хуберт. – Наверняка они распространили более тысячи листовок, и это только в Мюнхене.

Раймунд добавляет:

– Быть может, из-за границы?

Ганс чуть не прокалывается, но, к счастью, Алекс быстро и незаметно тычет его локтем под ребра:

– Нет, мы тоже не знаем, что это за «Белая роза», интересно, что они там пишут. О, глядите, олени!

Хуберт и Раймунд легко отвлекаются на безобидную болтовню, однако Вилли плотно сжимает губами сигару и переводит взгляд между Гансом и Алексом, словно наблюдая за теннисным матчем.

После затянувшегося молчания он резко произносит:

– «Белая роза» – это вы двое!

Хуберт и Раймунд широко раскрывают глаза, Алекс и Ганс испуганно переглядываются, а Вилли начинает смеяться. Его звонкий смех заражает и остальных, его звонкий смех успокаивает: тайна одновременно раскрыта и нет. Пусть каждый поймет под этим смехом то, что захочет.

Была ли остановка в Варшаве запланирована или явилась следствием хаоса на железнодорожных путях, определить невозможно – да и что можно планировать в военное время? Как бы то ни было, в полдень Гансу и остальным приходится покинуть свое уютное пятиместное купе – поезд практически выплевывает их в разрушенную польскую столицу.

Впятером они кучкуются на перроне, где в вагоны для перевозки скота загоняют тощих мужчин, подневольных рабочих для Запада.

– Давайте уйдем, – просит Хуберт, и они идут дальше, но по-прежнему держатся рядом, идут по городу построением наподобие римской «черепахи». Перед ними печально лежат руины старых дворцов, еще печальнее возвышаются бессмысленные новые дворцы – наспех возведенные увеселительные заведения. Именно сюда стекается большинство солдат, первые из прибывших уже пьяны, звучат джазовые мотивы, «черепаха» неуклонно продвигается вперед. Под ноги бросаются дети: «Добрый господин, добрый господин!» – это все, что они могут сказать по-немецки, большего и не требуется, музыка вызывает головную боль, молоденькие девушки бросают из окон похотливые взгляды, они давно надеются не на хлеб, а на парочку сигарет или рюмку водки. На обочине стоит маленькая церковь.

– Туда! – командует Ганс.