Скажи Алексу, чтобы не ждал

Ганс не черепаха и не четырехлистный клевер, а одинокий гниющий лист, внутри него и вокруг снова наступила осень. Вилли и Хуберта перевели ближе к линии фронта, где врачи нужнее. Ганс им немного завидует. О, невыносимое бездействие! Однако инфекционное отделение переполнено: дифтерия дает о себе знать, и теперь Алекс далеко не единственный пациент, еще есть больные малярией, сыпным тифом, пароксизмальной лихорадкой, дизентерией и так далее и тому подобное. Целый учебник болезней, который если чему и научит, то только тому, что на войне всегда есть третья сила, в равной степени свирепствующая против всех. Время от времени Гансу кажется, что он и сам заболевает, он чувствует, как лихорадка поднимается до корней волос, как руки и ноги становятся тяжелыми, как горло пересыхает и першит, но самое позднее через несколько часов предполагаемая болезнь оказывается просто усталостью от бездействия, от невозможности как-либо действовать. Да и что здесь делать, кроме как давать лекарства, измерять температуру и ждать, снова и снова? Время от времени кто-то из пациентов не справляется с болезнью, тогда приходится поспешно делать все необходимые приготовления, и несчастная мать получит письмо, которого все время страшилась. Больничная койка не будет долго пустовать: как только закончится одна эпидемия, начнется следующая. Место павшего солдата займет другой, жизнь продолжится, и вся беда – в скучном однообразии.

К счастью, Алекс пережил самое худшее. Лицо его такое белое, какими уже давно не были простыни, но по крайней мере дышит он немного свободнее, а периодически даже произносит несколько слов слабым, хриплым голосом.

– Скажи Нелли, чтобы ждала меня, – выдавливает он, а еще: – Скажи, где я.

Больше Алекс ничего не может выговорить, обессилев, он вновь погружается в беспамятство, из которого иногда выныривает, чтобы, как одержимый, спросить о Нелли.

Возможно, это всего лишь лихорадочный бред – в конце концов, почему Нелли должна его ждать? – но как можно отказать несчастному на больничной койке? Поэтому Ганс обещает:

– Я все расскажу Нелли.

После этих слов ему кажется, что Алекс слегка улыбается во сне, и сейчас это единственное, что он может сделать для больного.

Ганс держит слово: он пытается отыскать Нелли, но не находит, а если бы и нашел, то не смог бы с ней поговорить – ему не хватает русских слов.

– Gdje Nelly? – только и может сказать Ганс. – Gdje Nelly? – спрашивает он всех, кто встречается ему на пути: и певицу Веру, и Андрея, и медсестер в отделении, но те лишь пожимают плечами или смущенно улыбаются.

И только Валя, подруга Нелли, не пожимает плечами, а с обеспокоенным видом хрустит костяшками пальцев.

– Gdje Sasha? – в свою очередь спрашивает она, и Ганс пантомимой изображает жар и боль в горле.

Валя с обрадованным видом кивает – интересно, чему она радуется? Если бы они могли поговорить друг с другом как раньше, когда Алекс выступал в роль переводчика, то все было бы гораздо проще. Ганс вообще скучает по разговорам с русскими и еще больше – по разговорам с друзьями. По вечерам он садится на край кровати Алекса и пишет Шморелям, что Шурик, к сожалению, слег с ангиной, но не волнуйтесь, ему уже гораздо лучше. Родители Алекса, в свою очередь, пишут о воздушном налете на Мюнхен в начале сентября: сто пятьдесят погибших и пятьсот раненых, но пусть он не волнуется, все родственники и знакомые здоровы. Софи пишет Гансу, что дом старика-теолога полностью разрушен взрывом, но пусть он не волнуется – слава богу, никого там не было и пострадали только книги.

О работе сопротивления Софи ничего не пишет – конечно же, нет, ведь почту просматривают, – и Ганс гадает, сдержала ли она свое обещание позаботиться о «Белой розе», и если да, то изменило ли это что-нибудь? Можно ли вообще хоть что-нибудь изменить?

Изменило бы что-нибудь прошение о помиловании? Больше мать об этом не упоминала, писала только, что отец поживает неплохо, и адвокат твердо верит в досрочное освобождение за хорошее поведение. Ей по-прежнему нездоровится, однако она настроена оптимистично. Когда люди горячо заверяют вас в том, что причин для беспокойства нет, это заставляет по-настоящему забеспокоиться.

Ганс читает все письма Алексу вслух и завидует ему, который, вопреки всему, мирно дремлет, словно даже не собираясь просыпаться, а потом резко открывает глаза:

– Скажи Нелли…

– Не волнуйся, Алекс, скажу.

Когда одиночество становится невыносимым, Ганс отправляется к небольшому пруду, где стоит лодка рыбака Дмитрия. Этому русскому старику Ганс пришелся по сердцу, но трудно сказать почему. Быть может, Ганс напоминает ему сына, который у него когда-то был, или он просто чувствует, когда человеку нужна компания. Как бы то ни было, Ганс благодарен старику за беззубую улыбку, которой тот его встречает, и за радостный возглас:

– Wanja, Wanja, idi sjuda!