Скажи Алексу, чтобы не ждал

Войдя в конгресс-зал, Гизела сразу замечает гнетущее напряжение, царящее в зале, которое с каждой минутой ожидания становится только сильнее. Конечно, у студентов есть дела поважнее, чем тратить время на выступление гауляйтера, – Гизела тоже бы предпочла остаться дома и готовиться к экзаменам. Сидящие рядом с ней студентки раздраженно посматривают на часы, но, судя по всему, их время не представляет для гауляйтера никакой ценности. Интересно, что сейчас делает Софи? Чем бы это ни было, Софи наверняка хорошо проводит вечер, потому что ничто не мучает так, как абсолютная бессмысленность. В зале то и дело слышатся возмущенные возгласы, тяжелые вздохи и недовольное ворчание, но Гизела молчит. С огромным опозданием на трибуну выходит гауштудентенфюрер, раздаются вялые аплодисменты, которые стихают быстрее, чем Гизела успевает как следует похлопать. Не обращая внимания на прохладный прием, гауштудентенфюрер с победоносным видом выкрикивает приветствие и благодарит гауляйтера, почтившего их своих присутствием. Как любезно со стороны господина гауляйтера наконец-то явиться, думает Гизела, пока гауштудентенфюрер вовсю разглагольствует об особой задаче, которая сейчас стоит перед отправленными на фронт студентами. Быть солдатом – вот истинное предназначение каждого образованного человека!

– А студентки… – гауштудентенфюрер демонстративно поднимает взгляд на верхние ряды, – серые мышки, которые любят забиться в библиотеки, не должны жаловаться, когда их отправляют работать на заводы и в поле, потому что война – дело всех и каждого, и женщин тоже!

Гауштудентенфюрер широко раскидывает руки в ожидании бурных аплодисментов, но удостаивается лишь сдержанных хлопков. Гизела нервно оглядывается на сидящих рядом студенток, большинство из них даже не думают хлопать, и Гизела тоже решает воздержаться.

Наконец на сцену выходит он, долгожданный господин гауляйтер. Он самодовольно ухмыляется толпе всем своим одутловатым лицом и скользит остекленевшим взглядом по девушкам, в том числе по Гизеле. Гауляйтер еще не сказал ни слова, однако уже понятно, что он совершенно пьян.

Он начинает с того же, с чего начал гауштудентенфюрер, – толкает пафосную речь о фронте и фронтовиках и бурно радуется присутствию многочисленных отпускников, словно не зная об обязательной явке. Гизела сдерживает зевоту и думает обо всех книгах, которые предстоит прочитать к экзамену профессора Хубера. Вместо этого приходится тратить время здесь, и ради чего? Ради пустых лозунгов, которые с таким же успехом можно почерпнуть из любой газеты, из любого кинофильма. Гизеле хочется достать вязальные спицы и пряжу, но она не решается. Сложив руки на коленях, она сидит неподвижно, как статуя. Вдруг гауляйтер снова поднимает взгляд и смотрит прямо на нее.

– Мои дорогие дамы, – говорит он так, словно рассказывает анекдот в пивной, и растягивает губы в насмешливой улыбке: – Удивительно, как много вас нынче болтается по университетам! Интересно, сколько матерей и отцов вдруг обнаруживают в своих дочерях невообразимые таланты только для того, чтобы вместо трудовой повинности отдать их в мягкие объятия высшего образования? Или, быть может, вы приходите сюда в поисках личного счастья? О, я желаю каждой из вас найти это счастье! Причем в виде мужчины, сильного и энергичного, и как можно скорее посвятить себя истинно женским задачам, а не тратить попусту время…

И тогда начинается нечто невообразимое. Гизела не знает, кто был первым, но теперь со всех сторон раздается недовольный топот, сначала только на верхних рядах, а потом и внизу – солдатские сапоги издают совершенно особенный грохот.

Господин гауляйтер явно не привык к такому публичному проявлению недовольства, он оглядывается по сторонам в поисках помощи и нетвердо хватается за трибуну для выступлений, теперь даже раненые в первых рядах стучат костылями и протезами.

И тут гауляйтеру приходит в голову спасительная идея – шутка, которая должна разрядить обстановку и привести всех присутствующих в благостное расположение духа. Он примирительно разводит руками и, моргнув шаловливыми глазками, кричит, заглушая весь шум:

– Лучше бы вы рожали детей, чем забивали себе головы учебой! А если какая-то из вас недостаточно красива, чтобы найти себе мужа, так я готов прислать ей своего адъютанта для выполнения патриотического долга.

Взрыв больше не предотвратить. Некоторые студентки вскакивают и убегают из зала, другие остаются и стучат кулаками по столам и стенам в такт мужским скандированиям:

– Мы не дадим порочить наших женщин! Мы не дадим порочить наших женщин! – кричат даже те, кто в форме, даже имеющие высокие награды, некоторые поднимаются к своим возлюбленным, другие спускаются, все больше и больше людей выбегают из зала, даже раненые, которых сопровождает громкий стук костылей.

Шуцманы пытаются остановить выбегающих, возникают потасовки и откровенные драки, оставшийся в одиночестве гауштудентенфюрер кричит:

– Вы за это ответите! Это государственная измена, вы все – предатели! – Но крики его тонут в общей суете.