Скажи Алексу, чтобы не ждал

Алекс не возвращается домой, однако порой он навещает Лило. Он больше ничем не может ей помочь, он больше ни на что не годен, но все равно приходит, ложится на диван и смотрит в потолок, Лило приносит свой ужасный кофе, и он пьет его без малейших возражений.

– Ты выглядишь иначе, чем прежде, – замечает она.

– И как же? – спрашивает он.

– Ты выглядишь усталым.

– Я плохо сплю.

– Ты вообще больше не спишь.

– Верно. Или сплю все время, это как посмотреть.

Алекс поднимает взгляд на Лило, которая останавливается возле дивана и взволнованно качает головой.

– И ты туда же, – сетует он, стараясь говорить шутливо, – не переживай, в мире и без того хватает забот!

Алекс садится на диване и удивляется тому, сколько сил это у него отнимает. Хочется лечь обратно… но еще больше – убедить Лило в том, что все хорошо, поэтому Алекс шутит и смеется, однако морщинки у нее на лбу не исчезают, а становятся только глубже.

– Знаешь, Лило, я недавно был в Вене…

– Ты же знаешь, что я ничего не хочу об этом слышать!

– Нет-нет! Просто… мне тут кое-что пришло в голову… ты ведь художница… У тебя не завалялось случайно темной краски? И фанеры или чего-нибудь еще, из чего можно сделать трафареты?

– Ах, Алекс, – вздыхает Лило.

Пусть Лило вздыхает – Алекс не хочет больше ждать, пока профессор Хубер напишет новую листовку, на этот раз адресованную конкретно студентам: январское студенческое восстание должно превратиться в государственный переворот, однако Алекс в это не верит. Он больше не хочет ждать отточенных предложений и умных рассуждений, он хочет, чтобы самые простые, самые очевидные вещи дошли до людей прямо сейчас, где бы те ни были.

К счастью, Лило думает недолго: после секундного колебания она спускается в подвал и возвращается с банкой краски и несколькими листами фанеры.

– Будь осторожен, – просит она, словно осторожность еще имеет какой-то смысл! Как бы то ни было, Алекс соглашается. – Кстати, – добавляет она, – на следующей неделе в Мюнхен приезжает Фальк Харнак. Он собирается снова сделать мне предложение. Я отвечу отказом. После этого вы с Гансом сможете его утешить.

– Спасибо, Лило, – улыбается Алекс.

– За что? – без улыбки спрашивает она и протягивает ему ножовку.

Ночь предназначена не только для сна, но и для великих свершений.

Когда Алекс возвращается с краской и сделанными из фанеры трафаретами, Ганс только смеется: и как он сам до этого не додумался! Бумажный лист можно сжечь непрочитанным, но не стену дома. То, что написано на стене, останется там навсегда.

– Как же повезло, что Софи уехала с Гизелой, – говорит Ганс, – иначе она наверняка захотела бы присоединиться.

Он сердится на сестру. Несколько дней назад та вышла на улицы Мюнхена с последней пачкой листовок, которую спрятала под кроватью и потому чуть не забыла о ее существовании. Одна, среди бела дня, Софи разгуливала по Мюнхену, оставляя листовки в телефонных будках и на лобовых стеклах припаркованных машин. Она рассказала об этом Гансу только на следующий день и то мимоходом, во время готовки, как будто речь шла о безобидном развлечении.

Когда он рассердился, Софи вызывающе спросила:

– Вам, мужчинам, можно, а мне – нет?

– Тогда было темно, мы были втроем и вооружены, – ответил Ганс.

– Вооружены! – крикнула Софи и закатила глаза. – И что бы ты сделал, скажи пожалуйста, если бы кто-нибудь вас увидел? Пристрелил бы свидетеля?

– В зависимости от обстоятельств, – ворчит Ганс. – Теперь ты говоришь совсем как Алекс!

После этого он взял с Софи обещание ничего не предпринимать, не посоветовавшись с ним.

– Но я должна что-то делать! – вызывающе добавила она и повернулась к кастрюле.

Нет, на самом деле Ганс совсем не сердится на сестру. Она права: ночью или днем, в компании или в одиночку, с оружием или без – нет никакой разницы, пока ты не попался. А попадаться нельзя. Тем не менее в последнее время Ганс всегда носит пистолет с собой. Просто так, говорит он себе, для уверенности.

И пока Алекс ждет во дворе с краской и трафаретами, Ганс бежит в комнату и достает из ящика стола пистолет. Сунув его в карман пиджака, Ганс замечает, что внутри лежит сложенный листок бумаги. Черновик листовки, который написал Кристель! Ганс почти забыл о нем. Во время своего последнего визита Кристель молча сунул листок ему в карман, когда они обнимались на прощание. Между ними двумя существует негласное соглашение: Алекс не должен ни о чем узнать. Он старается держать Кристеля в стороне, старается защищать его, как младшего брата. Но почему Алекс должен добиться большего успеха, чем он сам? Софи права: мы все должны что-то делать, все до единого.

Ганс просмотрел записи Кристеля только раз, да и то очень бегло, но они произвели на него глубокое впечатление: каждое слово источает столько искреннего отчаяния от неопределенности будущего Германии, что должно потрясти, должно разбудить читателей ото сна. Профессору Хуберу наверняка понравится это сочинение, в конце концов у него тоже есть дети.