Скажи Алексу, чтобы не ждал

– Ганс? – раздается снаружи нетерпеливый голос, и Ганс вспоминает, что Софи ужасно возмутилась небрежностью Алекса, когда обнаружила у него в халате черновик листовки. А совсем недавно она вышла из себя, потому что Алекс оставил билет в Вену прямо на кухонном столе. «Такая беспечность погубит всех нас!» – рассерженный голос сестры до сих пор звучит у Ганса в ушах. Давно пора передать записи Кристеля профессору.

– Иду! – кричит он и выходит вслед за Алексом.

Простота слов «свобода», «долой Гитлера», «Гитлер – массовый убийца» завораживает своей красотой. Проезжая утром на велосипеде по центру города, Алекс смотрит на дело своих рук и слышит стенания уборщиц, которые оттирают надпись губками и тряпками, яркий зеленый цвет местами уже побледнел. «В следующий раз надо использовать смоляную краску, ее можно оттирать столько, сколько душе угодно», – думает Алекс.

Простота слов! Как сильно Алекс скучает по ней тем вечером, когда к Гансу домой приходит Фальк Харнак.

Атмосфера давящая, Харнак явно не в духе, и Алекс вынужден заподозрить, что Лило не шутила: отвергнутое предложение руки и сердца и правда имело место. Присутствие профессора Хубера только осложняет ситуацию, которая с самого начала была не слишком многообещающей. Ганс и Вилли настояли на том, чтобы он пришел. «Посмотрите, даже университетский профессор с нами!» – это должно было убедить Харнака в серьезности их организации, и тогда Харнак не сможет отмахнуться от них как от школьников.

Поначалу Алекс тоже так думал, но теперь Харнак и профессор Хубер сидят и буравят друг друга испепеляющими взглядами, точно два диких зверя, претендующих на одну территорию. Профессор Хубер опасается, что на самом деле имеет дело с заядлым коммунистом. Харнак, в свою очередь, боится, что имеет дело с заядлым нацистом. Поэтому они на протяжении нескольких часов перебрасываются пустыми фразами о «централизме» и «федерализме», о «демократии большинства» и «демократии консенсуса». Ганс, Алекс и Вилли заняты исключительно тем, что стараются предотвратить назревающую ссору, здесь вставят шутку, там добавят: «…на самом деле профессор хочет сказать, что…» Алексу кажется, будто он снова выступает переводчиком, однако на этот раз переводит с немецкого на немецкий. «Если эти двое – будущие демократы, – думает он, глядя то на Харнака, то на профессора Хубера, – то с демократией можно проститься. Они теряются в деталях и упускают из виду самое главное!» Встреча продолжается до самого утра и заканчивается без какой-либо конкретной договоренности. Впрочем, Ганс кажется довольным этой потраченной впустую ночью.

– Спасибо, господин Харнак, что пришли! И вам спасибо, профессор!

Алекс больше не испытывает разочарования, не по-настоящему. Даже если это и есть демократы будущего, то здесь, в Германии, его все равно не будет.

– Вы уже были у Бонхеффера? – спрашивает Харнак на прощание, и когда Алекс качает головой, тихо шепчет: – Отправляйтесь к нему, да поскорее.

После его ухода Алекс на короткое мгновение задумывается о том, вернется тот к Лило, поедет прямиком на вокзал или куда-нибудь еще, но на самом деле ему все равно.

– До чего меня довели эти времена, – бормочет профессор Хубер, стоя на пороге и задумчиво глядя Харнаку вслед, – теперь я веду переговоры с коммунистами.

Гизела становится для Ганса своего рода дневником, которому он доверяет все свои мысли. Она неподвижно, как кукла, сидит на краю кровати, а Ганс тем временем говорит:

– А потом, моя маленькая Гизелочка, ко мне вдруг подходит какой-то человек. Я уже вижу себя повешенным на ближайшем дереве, а он всего-то хотел прикурить, представляешь? За спиной у меня Алекс с банкой краски, а на стене – только что зачеркнутая свастика…

– Я не могу этого представить, не хочу представлять! – кричит Гизела, и Ганс со смехом целует ее.

Сейчас он любит Гизелу, любит за то, что она не подобна Деве Марии, как Лиза, парящая перед ним во снах, любит за то, что она из плоти и крови и всегда рядом. Время мечтаний прошло. Близость Гизелы стала для Ганса жизненной необходимостью – физическая близость, о духовной он мало что знает, потому что Гизела почти не говорит о том, что думает, а он особо и не спрашивает.

Ганс любит приобнимать Гизелу, когда они вместе идут по улице, он кладет руку ей на плечи, и тогда у нее не остается другого выбора, кроме как поддержать его. Однажды на прогулке они встречают Трауте. Как Софи и предполагала, верная Трауте тайком провезла в Гамбург несколько листовок, до сих пор толком не зная о характере «организации», в которой состоит. Ганс не может себе объяснить, почему ему так хочется сделать Трауте больно, хочется продемонстрировать свое новое завоевание. Он приветливо машет Трауте свободной рукой, та опускает голову и, неразборчиво поздоровавшись, проносится мимо.

Куда ты так спешишь, Трауте? Неужели есть что-то важнее мира, который скоро воцарится, и трепещущего сердца? Гизела, весна в этом году наступит рано, весна наступит в середине февраля!

Ганс повсюду берет Гизелу с собой, как талисман, как ангела-хранителя: