Скажи Алексу, чтобы не ждал

«Мы все на это надеялись», – думает Алекс, но слова – это всего лишь слова. Ганс прав, слов не всегда бывает достаточно. Сейчас Алекс вообще не может вымолвить ни слова, настолько тяжелыми они кажутся, он опускает голову Лило на плечо и не видит ничего, кроме ее светлых волос и белоснежной шеи.

– Если ты сейчас уйдешь, – шепотом говорит она, – то все будет напрасно. Закончи дело, которое начал. Долго это продолжаться не может. Быть может, сейчас решающее значение будет иметь одно-единственное слово.

Одно-единственное слово. Почему не что-то попроще… Алекс чувствует, как Лило ласково гладит его по спине, и когда через некоторое время она возвращает ему солдатскую книжку, Алекс молча кладет ее обратно в карман.

Одна фраза! Одна-единственная неудачная фраза посреди множества блестящих! Ганс умоляюще смотрит на Алекса, на щеках которого появились красные пятна. Вилли треплет того по плечу, пытаясь успокоить:

– Мы наверняка сможем договориться…

Софи среди них снова нет. «Вечно семейные обязательства отрывают меня от морального долга!» – жаловалась она перед тем, как сесть на поезд до Ульма. Быть может, даже хорошо, что Софи сегодня не здесь, думает Ганс, потому что в этом вопросе она наверняка встала бы на сторону Алекса, что разозлило бы профессора Хубера только больше.

– Я такое печатать не буду, – говорит Алекс.

– Ну и не печатайте, – с горечью отвечает профессор Хубер.

– Давайте уберем эту фразу… только ее одну? – предлагает Вилли, пытаясь найти компромисс.

– Все или ничего, – отрезает профессор Хубер. – «Продолжайте стоять единым строем в рядах нашего доблестного вермахта». Почему, думаете, я так написал? Потому что это соответствует моим убеждениям, вот почему. Я против всяких партийных организаций, но мы должны поддерживать наши вооруженные силы. Это наш патриотический долг. Либо мы печатаем листовку с этой фразой, либо не печатаем вообще.

Ганс вздыхает. Ему хорошо знакомы подобные дискуссии, он уже не раз использовал эти аргументы в разговоре с Гизелой, однако та стоит на своем:

– Я, конечно, уважаю твою позицию, но фонд «Зимняя помощь» надо поддержать. Мы в долгу перед нашими бедными солдатами, которые сейчас голодают и мерзнут. Разве они виноваты в том, что их отправили в Россию? Что они могут поделать?

– Они много чего могут поделать! – возражает Ганс и пытается убедить Гизелу в ответственности каждого отдельно взятого человека, на что Гизела только и знает, что твердить:

– Но как же наши бедные солдаты!

Вот только Гизела – это Гизела, а профессор Хубер – один из величайших умов Германии, и сейчас Алекс своим недипломатичным упрямством мешает их общей борьбе.

– Я такое печатать не буду.

Одна фраза! Одна-единственная неудачная фраза посреди множества блестящих, Ганс практически видит восстание, такое же громкое, как во время речи гауляйтера, – нет, гораздо громче, а теперь ему говорят, что все разрушит одна-единственная фраза.

Вилли в отчаянии предлагает другой вариант:

– Если немного смягчить формулировку…

– Здесь нечего смягчать, – возражает Алекс, – вы не хуже меня знаете, в каких преступлениях виновен ваш доблестный вермахт! И к тому же любая, даже небольшая, поддержка армии – это продление войны!

– Ну и не печатайте! – повторяет профессор Хубер, на этот раз гораздо громче. – Но я запрещаю вносить какие-либо изменения в мой текст! Тогда забудем об этом, просто забудем!

Он вскакивает на ноги, и Ганс лестью пытается удержать его от ухода:

– Профессор, в остальном ваш текст просто прекрасен!

Профессор Хубер возвращается на место – уже хоть что-то! – но продолжает настаивать на своем:

– Надо подумать о немцах, которые сейчас на фронте!..

– А о русских? – возмущенно спрашивает Алекс. – О поляках? Евреях? А вы, вы были на фронте? Видели преступления нашего вермахта? Быть может, вы и на войне были?

Последнее предложение Алекс практически выкрикивает, после чего в помещении повисает тишина, похожая на непроницаемый туман. Одно-единственное предложение, несколько провокационных слов – и все потеряно.

– Господин профессор, Алекс совсем не то имел в виду…

Ганс нарушает тишину сбивчивыми извинениями, к нему присоединяется Вилли, но пути назад нет: Алекс ударил профессора Хубера по самому больному месту – тот возмущенно восклицает, что «не обязан выслушивать подобное от такого, как он!», и кивком указывает на Алекса, не уточняя, кого подразумевает под «таким» – студента, русского или коммуниста. Потом он, прихрамывая, выходит из квартиры, с шумом волоча больную ногу по деревянным половицам.

– Обязательно было так говорить? – раздраженно спрашивает Ганс после ухода профессора Хубера.