Скажи мне нет, скажи мне да…

Ну что ж, пойдем. И может быть, я встречу
тебя, а ты меня, хоть и сейчас
мы вместе. Мы в одном и том же месте,
которое мне обозначить нечем,
и кто из нас двоих узнает нас?
Наш облик, как и путь наш, неизвестен.
Вот наступает вечер. Небо ищет
в асфальте впадин, заливает их
водой и долго смотрится в тротуары.
Так сумерки, сияя нищей
зарей витрин и парой глаз твоих,
становятся дождем везде и в паре
         твоих глаз. Дождь
         молчит: ни да,
         ни нет. Ну что ж,
         пойдем туда,

где Спи спокойно на граните
прочтем или Спокойно спите
без снов и никому не снясь,
где с высоты на вечер пролит
холодный взгляд и небо строит
зеркальный сад и сразу в грязь
сбивает яблоки глазные —
они соскальзывают вниз
и там текут, уже слепые.

И вот вокруг становится темно.
Лишь небо светло, как Нарцисс
         в глубокой тьме ручья.
         Он жив, блаженно дышит.
         Прохладная струя
         то волосы колышет,
         то мягко стелет дно.

На что весь вечер просмотрел он
и что в ответ ему блестело
или сверкало, как гроза,
слилось с ним наконец в одно
легчайшее немое тело,
         закрывшее глаза.

Апрель 1983, ноябрь 2013

Стихотворения, не вошедшие в основные сборники

Из книги «Папье-маше»

«Пространство, наклонившись…»

Пространство, наклонившись,
                                         всё сильнее
на горло давит каменным коленом,
и снег, еще в полете коченея,
не падает, но воздвигает стены

из самого себя повсюду. Прежде
он не искал опоры в нашей плоти,
которая легко дышала между
душой и снегом в медленном полете,

окончившемся нынче. Всё застыло.
Всё, что не бело, стало чужестранным.
И воздух не просторней, чем могила
из пепла, под которым Геркуланум

застыл, исчез. Латинские останки,
лишь облик свой запечатлевши в пепле,
истлели. Взглад усталой иностранки
не оживит того, кто пеплом слеплен

из пустоты. Он спит в своей постели,
когда-то бывшей огненною лавой.
Она бела. Так простыни белели,
когда он жив и слева был, и справа,

и спереди, и сзади. Всё исчезло,
пропало всё. Его глаза ослепли,
оглохли уши, не волнует чресла
та пустота, что спит в соседнем склепе.

Он спит. Ему теперь никто не нужен.
И снег лежит на небесах бездомно.
И камня очертания снаружи
не отвечают формам погребенным.

30 декабря 1982

«И комната поблекла…»