Сходство

– Никто не голоден. Я себе делаю “Кровавую Мэри”, Дэниэл кофе сварил, если хочешь что-нибудь еще – возьми сама.

И вышла в гостиную, задев меня плечом.

Мне казалось, начни я думать, отчего она на меня взъелась, голова треснет по швам. Я от души налила себе кофе, намазала маслом кусочек хлеба – жарить гренки не было сил – и взяла еду с собой в гостиную. Раф так и валялся без чувств на диване, накрыв голову подушкой. Дэниэл сидел на подоконнике и смотрел в сад, в одной руке кружка с кофе, в другой догорала забытая сигарета. На меня он даже не оглянулся.

– Он хоть дышит? – Я указала подбородком на Рафа.

– А какая разница? – пожала плечами Эбби.

Она съежилась в кресле, закрыв глаза и прижав ко лбу бокал. Воздух в гостиной был затхлый, воняло куревом, потом и пролитым пуншем. Осколки с пианино кто-то убрал, смел в угол, и они лежали на полу жутковатой кучкой. Я осторожно села и принялась за еду, стараясь не вертеть головой.

День тек, бесконечный и тягучий, как патока. Эбби лениво раскладывала пасьянс, поминутно отвлекаясь и начиная заново, я дремала, свернувшись в кресле. Наконец появился Джастин, в халате, щурясь от яркого солнца, – денек был чудный, для тех, кто и сам в настроении.

– О боже, – простонал он, прикрывая глаза ладонью. – Бедная моя голова… Кажется, у меня грипп, все тело ломит.

– Прохватило тебя ночью, – сказала Эбби, вновь раскладывая карты. – Прохлада, сырость и все такое. Плюс море пунша, впору захлебнуться.

– Это не от пунша. У меня ноги ноют, с похмелья ноги не болят. Может, задернем занавески?

– Нет, – отрезал Дэниэл, не оборачиваясь. – Выпей кофе.

– У меня, кажется, инсульт. Потому, наверное, и что-то с глазами.

– Бодун у тебя, а не инсульт, – прохрипел с дивана Раф. – А не перестанешь скулить, встану и придушу тебя, даже если мне самому это будет стоить жизни.

– Ого! – Эбби растерла переносицу. – Оно живое!

Джастин, услышав Рафа, лишь надменно задрал подбородок в знак того, что вчерашняя ссора еще не забыта, и рухнул в кресло.

– Пожалуй, все-таки надо сегодня проветриться, – заметил Дэниэл, выйдя наконец из задумчивости и оглядываясь по сторонам. – Привести мысли в порядок.

– Никуда не пойду, – простонал Джастин и потянулся к Эббиной “Кровавой Мэри”. – У меня же грипп. На улице можно и пневмонию подхватить.

Эбби шлепнула его по руке:

– Это мое. Сам себе приготовь.

– Древние греки сказали бы, – Дэниэл посмотрел на Джастина, – что в организме у тебя нарушено равновесие жидкостей, вот ты и страдаешь: избыток черной желчи вызывает меланхолию. Черная желчь холодная и сухая, значит, для равновесия тебе нужно что-нибудь теплое, влажное. Не помню, какие продукты связаны с сангвиническим темпераментом, но вполне логично, что мясо, к примеру…

– Прав был Сартр, – промычал Раф в подушку. – Ад – это другие.

Я разделяла его чувства. Скорей бы вечер, думала я, скорей бы на прогулку, прочь из этого дома, подальше от этих людей – и можно будет спокойно обдумать прошлую ночь. Возможностей уединиться было у меня здесь мало как никогда в жизни. До сих пор я над этим не задумывалась, но в тот миг всё вокруг – и Джастин в роли умирающего лебедя, и шуршанье Эббиных карт – показалось мне грубым насилием. Я натянула на голову шерстяную кофту, забилась поглубже в кресло и уснула.

Проснулась я в пустой комнате. Ее будто покинули в спешке – свет включен, абажуры набекрень, стулья сдвинуты, на столе полупустые кружки, липкие круги от кофе.

– Эй, – позвала я, но голос потонул среди теней, никто не откликнулся.

Дом казался огромным и неприветливым – так бывает, когда запрешь на ночь двери, а потом спустишься вниз – чужой, одинокий, будто погруженный в себя. Записки нигде нет – наверное, вышли проветриться, хмель разогнать.

Я плеснула в кружку холодного кофе и стала пить, стоя возле раковины и глядя в окно кухни. Небо сделалось золотисто-медовым, над лужайкой с криками реяли ласточки. Я оставила кружку в раковине и пошла к себе наверх, по привычке стараясь не топать, не наступить на скрипучую ступеньку.

Едва я взялась за ручку двери, воздух точно сгустился, стены будто надвинулись на меня. Еще не успев открыть дверь, уловить слабый запах табака, увидеть на краю кровати неподвижный силуэт, я поняла: Дэниэл здесь.

Голубоватый свет лился сквозь занавески, отражался в стеклах его очков.

– Кто ты? – спросил он.

Я сразу сообразила, что делать, Фрэнк был бы мною доволен: поднесла к губам палец – тсс! – другой рукой нажала на выключатель, крикнула: “Эй, это я, я здесь!”, благодаря Бога за то, что Дэниэл такой странный и его вопрос “Кто ты?” можно истолковать по-всякому. Он смотрел на меня в упор, перекрывая мне путь к чемодану.

– Где все? – спросила я и рванула пуговицы на блузке, выставив напоказ крохотный микрофон, пристегнутый к бюстгальтеру, и провод, вившийся от него к белой повязке.

Брови Дэниэла чуть приподнялись.

– Уехали в город, в кино, – отвечал он невозмутимо. – А у меня здесь кое-какие дела. Решили тебя не будить.