Сходство

– Совершенно невозможно. Я бы рад, да некого. Денег на это больше не выделяют. Начальству надоело платить за то, что кто-то сидит и слушает, как вы пьете да обои обдираете.

– Их можно понять, – сказала я. – Что делать с прослушкой, сам решай, оставь, если хочешь, пускай записывается, послушаешь потом. Это твоя часть работы, а у меня своя.

– Ладно. – Фрэнк страдальчески вздохнул. – Так и быть. Вот как мы поступим. Даю тебе двое суток, чтобы довести дело до конца, – время пошло…

– Трое суток.

– Ладно, трое, но с тремя условиями: не наделай глупостей, на связь выходи почаще, микрофон не снимай ни на минуту. Дай мне слово.

Меня кольнула тревога. Может, он все-таки знал, от Фрэнка всего можно ожидать.

– Поняла, – сказала я. – Даю слово.

– Ровно через трое суток, даже если ты в шаге от разгадки, ты возвращаешься. Ровно… дай на часы гляну… в двадцать три сорок пять ты должна быть в приемном покое больницы или хотя бы на пути туда. Разговор наш записан. Сдержишь слово, вернешься вовремя – сотру и это останется между нами. А если нет, приволоку тебя сюда, чего бы мне это ни стоило, невзирая на последствия, и уволю. Ясно?

– Ага, – отозвалась я. – Яснее не бывает. Я не пытаюсь тебя обмануть, Фрэнк. Не нужно мне это.

– Это, Кэсси, – сказал Фрэнк, – очень плохая затея. Надеюсь, ты понимаешь.

Гудок – и тишина, одни помехи. Руки тряслись так, что я дважды выронила телефон, пытаясь нажать отбой.

И вот что любопытно: Фрэнк почти попал в точку. Вплоть до вчерашнего дня делом я не занималась, я позволяла делу заниматься мной, а сама находилась в свободном падении, летела все глубже и глубже в пропасть. Множество мелочей в этом деле – словечек, взглядов, предметов – я пропустила, потому что хотела – или думала, что хочу, – быть Лекси Мэдисон, а не найти ее убийцу. При этом Фрэнк не знал, и я не могла ему сказать, что отрезвил меня не кто-нибудь, а Нед, сам того не ведая. Я поняла, что хочу раскрыть дело, на все ради этого готова, – а я такими словами не бросаюсь.

Может, я потому не сдалась, не отступила, что была жестоко обманута и ухватилась за последний шанс расквитаться, а может, спасала свою карьеру (“Это моя работа”, – сказала я Дэниэлу не задумываясь), а может, проваленная операция “Весталка” отравила сам воздух вокруг меня и требовалось противоядие. Или все понемногу. Но меня не покидала мысль: неважно, кто эта девушка и что натворила, мы с нею связаны с рождения. Мы привели друг друга сюда, в эту жизнь. Я знаю о ней то, чего не знает больше никто на свете. Не могу я ее сейчас бросить. Кроме меня, некому больше смотреть на мир ее глазами, читать ее мысли, некому расшифровать тайнопись, что она оставила, рассказать ее историю.

Я знала одно: у истории не хватает конца, и отыскать его поручено мне, и мне страшно. Я не из пугливых, но я, как и Дэниэл, понимаю, что все в жизни имеет цену. Но Дэниэл не знал или не упомянул того, о чем я говорила в самом начале, – цена изменчива, как пламя, и когда мы делаем выбор, то не всегда понимаем, чем в итоге придется расплачиваться.

И еще одна мысль билась в голове, неотступная, пугающая: вот зачем Лекси меня нашла, вот чего добивалась она с самого начала. Она искала ту, кто займет ее место, отбросит свою незадавшуюся жизнь, даст ей растаять, как утренний туман над лугом; кто станет ароматом колокольчиков, зеленым ростком, чтобы ей самой вновь расцвести, воплотиться, выжить.

Наверное, лишь тогда я поняла по-настоящему, что она умерла – девушка, которую я ни разу не видела живой. Мы с нею связаны навек. На двоих у нас одно лицо, оно будет меняться с годами, и в зеркале я буду видеть ее такой, какой ей стать уже не суждено. В эти яркие безумные недели мне удалось пожить ее жизнью, она питала меня своей кровью, как питала колокольчики и росток боярышника. Но когда мне выпала возможность сделать последний шаг, переступить черту, лечь с Дэниэлом на ковер из листьев плюща под рокот водопада, позабыть прежнюю жизнь, разбитую, исковерканную, и начать все заново – я отказалась.

Было тихо, ни ветерка. С минуты на минуту нужно вернуться в “Боярышник” и сделать все, чтобы его разрушить.

Вдруг ни с того ни с сего так захотелось позвонить Сэму, что аж засосало под ложечкой. Пока не поздно, сказать, что я возвращаюсь домой, что я, можно считать, уже вернулась, что я боюсь, отчаянно боюсь, как ребенок темноты, и хочу услышать его голос.

Телефон Сэма был отключен. Лукавый женский голос на автоответчике попросил оставить сообщение. Значит, Сэм работает: следит за домом Нейлора, перечитывает в очередной раз показания, проверяет, не пропустил ли чего. Будь я плаксой, я бы точно разревелась.

Не успев сообразить, что делаю, я включила антиопределитель и набрала номер Роба. Свободной рукой прикрыла микрофон и почувствовала, как бьется сердце, медленными, тяжелыми толчками. Большей глупости я, наверное, в жизни не делала, но остановиться уже не могла.

– Райан, – ответил Роб со второго гудка – судя по голосу, сна ни в одном глазу; засыпает он всегда с трудом. Я не ответила, и он сказал с тревогой, настойчиво: – Алло!