– В общем, так, – продолжала Эбби спустя секунду напряженного молчания. – Дэниэл вдохнул поглубже, провел рукой по лбу и говорит: “Эбби, принеси нам по смене белья и по полотенцу, пожалуйста. Раф, тащи пластиковый пакет, да побольше. Джастин, раздевайся”. А сам уже рубашку расстегивает.
– Прихожу с пакетом, а он и Джастин стоят посреди двора в одних трусах, – сказал Раф, смахнув с рубашки пепел. – Препротивное зрелище.
– Я замерз как цуцик, – сказал Джастин. Когда худшая часть истории осталась позади, у него и голос сделался лучше: спокойный, усталый. – Дождь хлещет, минус семь миллионов градусов, ветер ледяной, и мы посреди двора в одном белье. Я не понимал, зачем все это надо, ничего не соображал, просто делал что скажут. Дэниэл побросал нашу одежду в пакет и говорит, мол, хорошо, что куртки не надели, я и туфли хотел туда же бросить, помочь хотел, а он: “Нет, оставь, потом с ними разберусь”. Тут Эбби вернулась, принесла нам чистую одежду, полотенца, мы вытерлись, оделись…
– Я опять попытался выяснить, что случилось, – сказал Раф, – на сей раз зашел издалека. Джастин на меня посмотрел, как загнанный олень, а Дэниэл и вовсе на меня не взглянул, заправил рубашку в брюки и командует: “Раф, Эбби, несите в стирку ваше белье. Если грязного нет, сойдет и чистое”. Взял пакет в охапку и зашлепал босиком на кухню, а Джастин за ним, как щенок, увязался. Я пошел и принес белье, сам не знаю зачем.
– Дэниэл правильно сделал, – пояснила Эбби. – Если бы полиция заявилась во время стирки, выглядеть должно было так, будто мы и правда стираем, а не от улик избавляемся.
Раф повел плечом:
– Неважно. Дэниэл запустил стиральную машину и стоит, хмурится, глядит на нее, как на неведомое чудо техники. А мы стоим на кухне как кучка идиотов, ждем чего-то; ждали, наверное, когда Дэниэл что-нибудь скажет, хотя…
– Ну а я ничего не видел, кроме ножа, – сказал чуть слышно Джастин. – Раф и Эбби его оставили там, в кухне на полу…
Раф посмотрел в потолок, указал подбородком на Эбби.
– Да, – кивнула она, – это я оставила. Решила, лучше не трогать, пока не вернутся ребята и не расскажут, какой у нас план.
– Потому что, конечно, – добавил Раф с придыханием, нарочно растягивая слова, – без плана никуда! У Дэниэла всегда есть план, так ведь? Приятно сознавать, что всегда есть план?
– Эбби на нас наорала, – сказал Джастин. – Как завопит: “Где Лекси, мать вашу?!” Мне прямо в ухо, я чуть в обморок не грохнулся.
– Дэниэл обернулся и смотрит на нас, – подхватил Раф, – будто не узнаёт. Джастин пытался что-то сказать, но закашлялся, а Дэниэл подскочил, глазами хлопает. И говорит: “Лекси в своем любимом разрушенном коттедже. Она умерла. Я думал, Джастин вам уже сказал”. И стал носки надевать.
– Джастин нам сказал, – шепнула Эбби, – но все-таки оставалась надежда, что он ошибся…
Наступила тишина. Наверху, на лестничной площадке, тикали часы, тяжело отсчитывая секунды. Где-то мчался по шоссе Дэниэл, вдавив в пол педаль газа, – с каждой секундой он все ближе и ближе к дому.
– А потом? – спросила я. – Легли спать, и все?
Они переглянулись. У Джастина вырвался смешок, тоненький и беспомощный, остальные подхватили.
– Что вы делали? – переспросила я.
– Не понимаю, что тут смешного, – сказала Эбби, утирая слезы, и попыталась взять себя в руки, сделать строгое лицо, и от этого все еще пуще расхохотались. – О господи… ничего смешного, честное слово, совсем не смешно. Просто…
– Ты не поверишь, – сказал Раф, – мы играли в покер.
– Да. За этим самым столом…
– Пугались шума дождя чуть ли не до разрыва сердца…
– Джастин зубами стучал беспрерывно, будто на маракасе играл…
– А когда дверь хлопнула от ветра? И Дэниэл со стула свалился?
– Кто бы говорил! Почти всю игру ты светил свои карты. На твое счастье, у меня не было настроения жульничать, а то ободрала бы тебя как липку…
Они перебивали друг дружку, упиваясь свободой, словно школьники после трудного экзамена.
– Боже мой… – Джастин закрыл глаза, прижал к виску бокал. – Этот чертов, чертов покер… Как вспомню ту игру, до сих пор волосы дыбом. Дэниэл все повторял: “Единственное надежное алиби – это четкая последовательность событий…”
– Остальные двух слов связать не могли, – сказал Раф, – а он философию развел, про искусство алиби. А я даже слова “алиби” выговорить не мог.
– И он заставил перевести все часы назад, на одиннадцать – когда начался весь этот ужас, – потом вернуться на кухню, домыть посуду и идти играть в карты. Как будто ничего не случилось.
– Он играл за себя и за тебя, – объяснила мне Эбби. – Когда тебе выпали хорошие карты, а ему еще лучше, он пошел против тебя ва-банк и выиграл. Это было как в кино.