Скитальцы. Пьесы 1918–1924

                                                              Случилось чудо…
             Стоял я, значит, на помосте. Рук
             еще мне не закручивали. Ветер
             мне плечи леденил… Палач веревку
             какую‐то распутывал. Вдруг – крик:
             «Пожар!» – и в тот же миг всплеснуло пламя
             из‐за перил, и в тот же миг шатались
             мы с палачом, боролись на краю
             площадки… Треск, – в лицо пахнуло жаром,
             рука, меня хватавшая, разжалась, —
             куда‐то падал я, кого‐то сшиб,
             нырнул, скользнул в потоки дыма, в бурю
             дыбящихся коней, людей бегущих, —
             «Пожар! пожар!» – все тот же бился крик,
             захлебывающийся и блаженный!
             А я уже был далеко! Лишь раз
             я оглянулся на бегу и видел —
             как в черный свод клубился дым багровый,
             как запылали самые столбы,
             и рухнул нож, огнем освобожденный!

Жена

             Вот ужасы!..

Муж

                                         Да! Тот, кто смерть увидел,
             уж не забудет… Помню, как‐то воры
             в сад забрались. Ночь, темень, жутко… Снял я
             ружье с крюка – —

Прохожий

(задумчиво перебивает)
                                                   Так спасся я – и сразу
             как бы прозрел: я прежде был рассеян,
             и угловат, и равнодушен… Жизни,
             цветных пылинок жизни нашей милой
             я не ценил – но, увидав так близко
             те два столба, те узкие ворота
             в небытие, те отблески, тот сумрак…
             И Францию под свист морского ветра
             покинул я, и Франции чуждался,
             пока над ней холодный Робеспьер
             зеленоватым призраком маячил, —
             пока в огонь шли пыльные полки
             за серый взгляд и челку корсиканца…
             Но нелегко жилось мне на чужбине:
             я в Лондоне угрюмом и сыром
             преподавал науку поединка.
             В России жил, играл на скрипке в доме
             у варвара роскошного… Затем
             по Турции, по Греции скитался.
             В Италии прекрасной голодал.
             Видов видал немало. Был матросом,
             был поваром, цирюльником, портным —
             и попросту – бродягой… Все же ныне
             благодарю я Бога ежечасно
             за трудности, изведанные мной, —
             за шорохи колосьев придорожных,
             за шорохи и теплое дыханье
             всех душ людских, прошедших близ меня.

Муж

             Всех, сударь, всех? Но вы забыли душу
             того лихого мастера, с которым
             вы встретились, тогда – на эшафоте…

Прохожий

             Нет, не забыл. Через него‐то мир
             открылся мне. Он был ключом – невольно…

Муж

             Нет, не пойму…
(Встает.)
                                               До ужина работу
             мне кончить надо… Ужин наш – нехитрый…
             Но, может быть…

Прохожий

                                                  Что ж – я не прочь…

Муж

                                                                                               Вот ладно!
(Уходит.)

Прохожий

             Простите болтуна… Боюсь – докучен
             был мой рассказ…

Жена

                                                     Да что вы, сударь, что вы…

Прохожий

             Никак вы детский чепчик шьете?..

Жена

(смеется)
                                                                                      Да.
             Он к Рождеству, пожалуй, пригодится…

Прохожий

             Как хорошо…

Жена

                                           А вот другой младенец…
             вон там, в саду…

Прохожий

(смотрит в окно)
                                                 А, – дедушка… Прекрасный
             старик… Весь серебрится он на солнце.
             Прекрасный… И мечтательное что‐то
             в его движеньях есть. Он пропускает
             сквозь пальцы стебель лилии – нагнувшись
             над цветником, – лишь гладит, не срывает,
             и нежною застенчивой улыбкой
             весь озарен…

Жена