Три года мыльной пены, сморщенных рук, булыжных мостовых, аккуратных перекрестков, зеленых листьев, потом пожухлых листьев, потом голых веток, потом снова зеленых листьев, платьев с отутюженными складками, соли, свежей воды, тяжелого воздуха, уличных фонарей, вывернутой шеи, превращения посудной мыльной пены в мыльную пену от стирки, новой работы в отеле с более высоким жалованьем, девушек из индейского племени, оставшихся на кухне, где они по договору должны были проработать еще шесть лет, чтобы расплатиться с долгами, соли, свежей воды, боли в руках, воздуха, такого трудного для дыхания, сверкания вилки и ножа на столе, накрытом на одного, и никаких прикосновений к ее коже, кроме прикосновения речной воды.
А потом в начале четвертого года Люси у реки познакомилась с Анной.
– Что ты с этим делаешь? – услышала она в тот день голос у себя за спиной.
Над ее плечом высунулась рука и показала на палку в руке Люси. Какая-то странная девица вышла вперед и встала перед ней на берегу. У нее в руках была волшебная лоза, как и у Люси.
– Меня зовут Анна, – сказала она. Ее голос разорвал одиночество Люси.
До этого времени Люси приходила на берег одна. В свои выходные она плавала, или скребла свою кожу, или искала воду, в которой можно увидеть собственное лицо: часть щеки, крыло волос, узкую линию глаза. Она подбирала всякие предметы – длинные серые камни; гальку, черную, как пули; ветку Y-образной формы, как у волшебной лозы, – и подносила их к уху, словно они могли говорить с нею, как никто другой.
И вдруг Анна.
«Говорят, завтра будет дождь».
«Мне нравятся твои волосы».
«Мне нравятся твои веснушки».
«Ты научишь меня плавать, как ты?»
«Сколько тебе лет?»
«Шестнадцать».
«И мне шестнадцать».
Люси стала подозревать, что ее новой подруге тоже есть что скрывать. Они никогда не говорили о прошлом. Анну интересовало только будущее. Поезд, на котором она собиралась путешествовать, платье, которое хотела сшить, фрукт, который хотела съесть осенью. Жизнь как расцвет возможностей, которые ждут созревания.
В одно из воскресений берег был белым от изморози, и Анна принесла три осенних яблока, о которых говорила уже несколько недель, яблоки были такие красные, что глаза Люси пронзила боль. Анна покрутила свою волшебную лозу в редкой для них тишине, потом сказала:
– Мой отец был золотоискателем.
Рот Люси был наполнен соком. Сладость развязала ей язык.
– И мой тоже.
К ее удивлению, Анна не позволила этим словам лечь между ними, как это случалось обычно.
– Я знала это, – сказала она, хватая Люси за руку. Люси попыталась вырваться. Попыталась понять, что узнала Анна и каким образом. Пистолет, банк, люди-шакалы? – Я знала, что ты такая же, как я. Папа сказал, чтобы я никому об этом не говорила, он сказал, я слишком наивная, он не любит, когда я прихожу сюда без моего провожатого, но я знала, что могу тебе доверять. Я это поняла, как только тебя увидела. Мы с тобой будем самые лучшие друзья.
Анна – дочь золотоискателя, но этим сходство исчерпывается. Потому что, когда отец Анны извлек золото из этих холмов, он сумел его сохранить. Его купчие подтверждают его право владения, у него есть люди, которые работают под его началом. У него есть шахты, отели, магазины, поезда, дом в Суитуотере вдали от холмов, из которых он выпотрошил богатства, дочь.
«Золотая обманка» – пирит, руда, похожая на золото, о пирите Люси узнаёт в Суитуотере. Дешевый камень, который обманывает неподготовленный глаз. Выражение «золотая обманка» стало применяться к вещам, которые имитируют правду. И хотя Анна – дочь золотоискателя, но она посмотрела на Люси и обманулась.
Люси подправила свою ложь. «Сирота. Не знаю. Родственников никого. Но я подозреваю, что мой отец был золотоискателем». Анна простила ее. Анна легко прощает, легко смеется, плачет с такой легкостью, что Люси, которой ничто из этого не дается легко, которая утрамбовала могилу своего детства так плотно, что на поверхность не прорывается никаких чувств, – Люси дивится. И все же Анна настаивает: «Мы там, в глубине, одинаковые».