Скорбь сатаны

Как раз через одну ночь после странного свидания Лючио с Мэвис Клер, громовой удар предназначенный для разрушения и уничтожения всей моей жизни, упал с устрашающей внезапностью и без всякого предостережения. Несчастье грянуло в тот момент, когда я воображал, что вполне счастлив. Весь тот день, последний день моей гордости и самодовольства, я наслаждался жизнью, насколько было возможно. Сибилла внезапно превратилась в мягкую ласковую женщину, какой я ее еще никогда не видел, очарование ее красоты; и обхождения было направлено на меня, как будто мы еще не были женаты… Неужели все это было сделано, чтобы очаровать и победить Лючио? Об этом я, конечно, никогда не подумал, не воображал, что это возможно. Я лишь видел в своей жене очаровательницу, обладающую сладострастной, изысканной прелестью, женщину, к которой льнули даже ее одежды, как бы гордясь тем, что облекают столь изящное тело, существо коего каждый взгляд был чарующий, каждая улыбка восхитительна, коего голос мягкий и ласковый, казалось обещал мне глубокую бесконечную любовь, о которой до тех пор я и не мечтал! Часы пролетали на золотых крыльях. Сибилла, Лючио и я, мы достигли, как мне казалось, совершенного единства дружбы и взаимного понимания — этот последний день мы провели в лесу под роскошным кровом осенних листьев, через который солнце проникало розовато-золотистыми лучами. Лючио пел чудные романсы, что казалось листья дрожали, внимая столь восхитительному пению, ни одно облачко не затмило абсолютного совершенства и спокойствия этого дня. Мэвис Клер с нами не было, и я был рад этому. Последнее время я чувствовал, что ее присутствие было нечто вроде фальшивой ноты, нарушающей нашу гармонию. Я любовался ею, даже любил ее свысока, по-братски, но сознавал, что ее образ действий, не был похож на наш, что ее мысли были далеки от наших мыслей… В этом, конечно, я винил ее, находя, что она страдает литераторским эгоизмом… Я никогда не задумывался над собственным эгоизмом и гордостью, вытекающими из моего положения и богатства; перебирая это дело в уме, я решил, что Мэвис весьма милая женщина, богато одаренная литературными способностями, но так поразительно горда, что ей просто невозможно вращаться в высшем обществе, где требовалась некоторая доля преклонения, которую, между прочим, требовал и я. Беспредельно уважая собственное богатство, я никак не мог понять, что человек, который, как Мэвис, добывал себе независимость только собственным умственным трудом, имеет несомненно более права гордиться, чем тот, который получил свои миллионы по случайному наследству. К тому же литературное положение Мэвис все-таки внушило мне не малую долю зависти, когда я думало собственной неудаче на том же поприще. Благодаря всем этим причинам, я был рад, что в этот день ее не было с нами в лесу, конечно, если бы я обращал внимание на мелочи жизни, которые в большинстве случаев так важны, я вспомнил бы, что при последнем свидании, Лючио сказал мисс Клер, что больше в этом мире не встретится с нею, однако, я считал это словами, сказанными для эффекта, и не придавал им никакого глубокого значения.

И так, в блаженном спокойствии прошли последние двадцать четыре часа моего безмятежного счастья; я ощущал глубокое наслаждение в самом существовании и начал верить, что и будущее готовит мне еще неизведанные хранилища блаженства. Мягкое ласковое настроение Сибиллы, наряду с ее чрезвычайной красотой, предвещало конец нашим супружеским недоразумения; ее характер, ожесточенный и развращенный воспитанием, несомненно смягчится со временем и сделается женственным и прекрасным. Так размышлял я, сидя под тенью деревьев рядом с красавицей женой и слушая богатый голос моего друга Лючио, распевающего звучные, страстные песни. И солнце село, и ночь окутала природу своей густой пеленой на несколько часов… А меня навсегда…