Скорбь сатаны

— Я знаю, что вы любите меня, — ответил он, и холодная улыбка, как молния засверкала в его глазах. — Я знал это всегда. Ваша презренная душа кинулась ко мне с первого взгляда, который я бросил на нее. Вы были лживы и развращены с самого начала и во мне вы признали своего властелина! Да, своего властелина, — повторил он, так как Сибилла вскрикнула, как ужаленная. Склонившись, он резко схватил ее обе руки. — Выслушайте правду о себе хоть раз от того, кто не боится высказать ее! Вы любите меня. Ваша душа и ваше тело принадлежат мне, если я захочу их взять! Вы вышли замуж с ложью на устах, вы перед Богом клялись быть верной вашему мужу, а в мыслях вы уже изменяли ему, по собственному желанию, вы превратили высокое таинство в богохульство и проклятие! Не удивляйтесь в таком случае, что вы прокляты! Я это знал, поцелуй, который я вам дал после свадебного обряда, возбудил, воспламенил вашу кровь и приковал вас ко мне. Вы бы сбежали от мужа в первую ночь, если бы я только этого потребовал и любил вас, как вы меня любите, конечно, если можно дать священное имя любви той жажде страсти и разврата, которая горит в ваших жилах. А теперь я отвечу на ваше признание, — и, держа ее за обе руки, князь посмотрел на нее с таким гневом в темном взоре, что внезапный мрак, казалось, упал на них.

— Я ненавижу вас. Да, вас и всех женщин, похожих на вас. Ибо вы развращаете мир, вы превращаете добро во зло, вы идете от глупости к преступлению, пользуясь соблазном вашего нагого тела и ваших глаз. Вы делаете из мужчин дураков, животных! Когда вы умираете, вы растлеваетесь; червяки кишат в ваших телах, доставлявших столько наслаждения стольким мужчинам. Вы в жизни не нужны и в смерти вы остаетесь ядом, я ненавижу вас всех! Я читаю вашу душу, как открытую книгу. На первом листке написано название, данное публично-развратным женщинам, но которое по праву принадлежит тем, которые, как вы, не ища даже предлога бедности, продают себя дьяволу.

Лючио резко остановился и хотел оттолкнуть ненавистную ему женщину, но Сибилла впилась в его руку, впилась с таким же упорством, как некогда проявляло ненавистное мне насекомое, найденное князем в гробнице египетской принцессы. А я, неподвижно стоя на том же месте, почувствовал глубокое уважение к Лючио за его откровенность, за храбрость, с которой он сказал этой развратной женщине, как на нее может смотреть честный мужчина.

Мой друг, мой больше, чем друг! Он был прав, он был честен; у него не было ни желания, ни намерения обмануть или обесчестить меня! Мое сердце наполнилось благодарностью к нему и еще каким-то чувством безграничной жалости к себе. Я был готов зарыдать от нервного возбуждения и боли, но сдержал себя, чтобы узнать, чем все это кончится. Пораженный, я следил, за женой с изумлением! Куда девалась ее гордость? Как она могла стоять на коленях перед человеком, уязвившим ее столь нестерпимыми, оскорбительными словами?

— Лючио, Лючио, — шептала она, и ее шепот раздался по галерее как шипение змеи. — Говорите, что хотите, осуждайте меня, вы будете правы! Я низка и порочна, я это знаю. Но к чему быть нравственной? Какое удовлетворение получу я путем самопожертвования? Пройдут несколько лет, мы все умрем и будем забыты даже теми, которые любили нас. Так зачем же нам терять те радости, которые нам даны? Неужели трудно полюбить меня на один какой-нибудь час? Разве я некрасива? Не может быть, чтобы красота моего лица и тела была ничтожна в ваших глазах; ведь вы — мужчина! Убейте меня жестокостью ваших слов, мне все равно! Я люблю, люблю вас! — и в исступлении страсти Сибилла вскочила на ноги, откинула волны своих роскошных волос и выпрямились, словно вакханка, сознающая свою чрезвычайную красоту. — Посмотрите на меня, Вы не смеете отвергать такую любовь, какую я вам предлагаю!

Мертвое молчание последовало за ее пылкой речью, и я смотрел с благоговением на Лючио, когда он повернулся и встал против нее. Меня поразило совершенно неземное выражение его лица; его прекрасные брови были сдвинуты в мрачную угрожающую линию, его глаза буквально горели презрением, а между тем, он смеялся тихим смехом, звучащим сатирически.

— Не должен, не смею! — повторил он презрительно. — Женские слова, женский вздор! Крик оскорбленной самки, которой не удается прельстить избранного самца. Такая любовь, как ваша! Что она такое? Унижение для того, кто примет ее; стыд для того, кто доверится ей! Вы хвалитесь своей красотой; ваше зеркало показывает вам приятный образ, но ваше зеркало лжет так же хорошо, как и вы. Вы видите в нем не отражение себя, иначе вы бы в ужасе отпрянули назад… Вы просто смотрите на вашу телесную оболочку, как на платье из парчи, — тленную, преходящую и только годную, чтоб смешаться с пылью, откуда она произошла. Ваша красота! Я ничего из нее не вижу, я вижу вас. И для меня вы безобразны и останетесь безобразной навсегда. Я ненавижу вас! Ненавижу вас со всей горечью неизмеримой ненависти, так как вы сделали мне зло, нанесли мне оскорбление! Вы прибавили еще новую тяжесть к бремени наказания, которое я несу!