Скорбь сатаны

— Мой добрый друг, я не требую больше, чем требуется с сотни мужей нашего круга. Подумайте, ваша жена временно лишилась здравого ума, и стала жертвой экзальтированной болезненной страсти, внушенной исключительно моей внешностью, а не мной, так как меня она не знает. Любовь к красивым чертам нередко встречается между женщинами, но это болезнь и со временем она проходит, как всякая другая болезнь. Бесчестье и позор — слова, неподходящие в данном случае; ничего не было ни сказано, ни сделано при свидетелях, а потому я положительно не понимаю, над чем вы хлопочете? Главная цель общественной жизни состоит в том, чтобы скрыть от взора грубой толпы семейные распри и нечаянные проявления страстей; а наедине вы можете делать что угодно… Вас видит один Бог, и это, конечно не важно. — Лючио приостановился, сыграл какую-то изящную мелодию, потом заговорил опять:

— Вот как надо действовать, Джеффри. В теперешнем удрученном состоянии вашего ума, мои слова кажутся вам неуместными, но иначе действовать с женщинами нельзя, в браке и вне брака. Перед светом и обществом ваша жена, как жена Кесаря, выше подозрений! Только вы и я, мы были свидетелями ее истерического припадка…

— Вы называете это припадком? Но она любит вас! — воскликнул я горячо. — И она любила вас всегда, она в этом призналась, вы сами сказали, что в этом убеждены.

— Да, я всегда знал, что она истерична. Большинство женщин не имеют настоящих чувств и серьезных ощущений, конечно, кроме тщеславия; они не знают, что такое настоящая любовь, а просто жаждут победы и, если это им не удается, то изливают свою досаду в припадках истерики, которая у некоторых делается хронической. Леди Сибилла подвержена им. Теперь выслушайте меня. Я немедленно уеду в Париж, Петербург или Берлин; после того, что случилось, я оставаться у вас не могу; даю вам слово, что отныне я вмешиваться в вашу семейную жизнь не буду… Через несколько дней вы переживете первое чувство досады и научитесь мудрости терпеть случайности брачной жизни.

— Невозможно! Я не расстанусь с вами, — пылко сказал я, — и не стану жить с ней. Лучше жить с верным другом, чем с лицемерной женой!

Лючио приподнял брови в недоумении, потом пожал плечи, как бы желая прекратить слишком трудный спор. Он встал, отложил свою мандолину и подошел ко мне: его высокий, стройный стан бросал длинную тень на освещенный луной вычурный паркет.

— Честное слово, Джеффри, вы ставите меня в весьма неловкое положение, и как поступить, не знаю. Конечно, вы можете получить судебное разрешение на отдельное жительство, но мне кажется, что этот шаг опрометчив после каких-нибудь четырех месяцев брачной жизни. Свет заговорит сразу, а развязывать языки светским сплетникам, по-моему, лишнее! Благоразумнее всего сейчас ничего не решать… поедемте на один день в город; оставьте свою жену размышлять над собственной глупостью и могущими быть последствиями, после чего вам будет легче прийти к какому-нибудь соглашению. А пока, пойдите к себе и засните до утра.

— Мне заснуть не удастся, — сказал я и невольно задрожал. — В той комнате, где она — я остановился и с отчаянием посмотрел на Лючио. — Мне кажется, что я схожу с ума! Мой мозг горит как в огне. Если бы я только мог забыть… забыться. Лючио, если бы вы, мой искренний друг, изменили бы мне, как она, я умер бы. Ваша честь, ваша правда, спасли меня!

Князь улыбнулся какой-то странной циничной улыбкой.

— Пустяки; я добродетелью не отличаюсь, — ответил он. — Если бы красота вашей жены прельстила меня, я конечно, уступил бы ее просьбам, и в этом я поступил бы, как всякий мужчина; она сама это говорила. Но может быть я — сверхчеловек! Во всяком случае, внешняя красота, когда она не наряду с душевной красотой, не производила на меня ни малейшего впечатления, а когда я встречаю обеих, то получается самый неожиданный результат. Я стараюсь узнать, до какой глубины доходит красота и можно ли ей повредить ей или нет? Но как я нахожу ее, так и оставляю!

— Что же мне делать? — спросил я, вяло глядя на вычурные рисунки пола, дрожащие в причудливом освещении луны. — Что вы посоветуете?

— Поезжайте в город со мной, — повторил Риманец. — А жене оставьте записку, объясняющую ваш отъезд. В клубе мы спокойно обсудим, как лучше предотвратить публичный скандал. А пока ложитесь спать; если вы не хотите возвращаться к себе, ложитесь здесь, в соседней комнате.

Я встал, решив беспрекословно повиноваться моему другу; Лючио зорко следил за мной.

— Если я предложу вам снотворное, вы примете его? — спросил он. — Оно безвредно и даст вам несколько часов сна.

— Я принял бы яд из ваших рук, — ответил я стремительно, — отчего вы мне его не даете? Тогда бы я действительно заснул и забыл эту ужасную ночь.