Скорбь сатаны

Он протянул мне медальон, и я осмотрел его с болезненным интересом. Лицо было чрезвычайно красиво, но без сомнения это было лицо Сибиллы!

Я положительно не помню, как провел остальные часы этого ужасного дня. Вечером, оставшись наедине с Риманцом, я обратился к нему с вопросом: заметил ли он сходство между…

— Между египетской танцовщицей и вашей покойной женой? — прервал меня Лючио. — Конечно заметил, но почему это так волнует вас? История повторяется, так почему же лику красивой женщины не повторяться? Красота всегда имеет свой двойник или в прошлом или в будущем.

Я ничего не ответил; но на следующее утро почувствовал себя больным, до такой степени больным, что не мог подняться с постели. Я провел день в мучительном беспокойстве не столько физическом, сколько душевном. При гостинице в Луксоре находился врач, и Лючио, по-прежнему охраняя мой комфорт, немедленно послал за ним. Доктор ощупал мне пульс, покачал головой и, после долгих размышлений, посоветовал мне не медля покинуть Египет. Я выслушал его приговор с едва скрываемым удовольствием. Жажда выбраться из этой страны древних богов причиняла мне почти физические страдания, я ненавидел бесконечно грозное безмолвие пустыни, где загадочный Сфинкс дышит презрением на ничтожное человечество, где открытые могилы представляют нашим взорам давно умершие лица, похожие до невероятности на лица людей, которых мы знали и любили, и где живописная летопись передает нам те же эпизоды, коими наполнены наши современные газеты. Риманец был согласен выполнить предписание доктора и устроил наш обратный путь в Каир и обратно в Александрию с такой быстротой, что лучшего я и желать не мог, и невольно почувствовал к своему другу прилив безграничной благодарности. Все, что деньги могут сделать, было сделано и в сравнительно короткий период времени мы уже выходили из египетских вод и под всеми парусами шли, как мне казалось, в направлении Франции. Мы ничего пока не решали касательно наших дальнейших планов, но было вероятнее всего, что мы прозимуем у берегов прекрасной Ривьеры, — мое прежнее доверие к Риманцу вернулось с удвоенной силой и я предоставлял ему решение нашей судьбы, радуясь, что мне удалось не умереть в таинственном Египте. И не раньше, как через неделю или десять дней моего пребывания на борту, когда я уже хорошо восстановил свое здоровье, наступило начало конца этого незабвенного путешествия в такой страшной форме, что почти погрузило меня во тьму смерти, или, скорее (теперь скажу, выучив основательно мой горький урок), в блеск той загробной жизни, которую мы отказываемся признавать, пока не унесемся в вечное блаженство или вечные муки.

Однажды вечером, после быстрого и интересного плавания по гладкому, залитому солнцем морю, я удалился в свою каюту, чувствуя себя почти счастливым.

Мой дух был совершенно спокоен, моя вера в «моего» Лючио опять восстановилась, и я могу добавить, что также вернулась ко мне старая высокомерная вера в себя. Разнообразные горести, которые я переносил, начали принимать неясный образ, как вещи давно прошедшие; я опять с удовольствием размышлял о силе моего финансового положения и мечтал о второй женитьбе — о женитьбе на Мэвис Клер. В душе я поклялся, что никакая другая женщина не будет моей женой — она, и одна она, будет моей! Я не предвидел затруднений на этом пути и, полный приятных грёз и иллюзий, быстро уснул.

Около полуночи я внезапно проснулся. Каюта была освещена каким-то ярким красным светом. Мое первое впечатление было, что яхта горит. Но минуту спустя я был уничтожен чувством безмерного неописуемого страха: передо мной стояла Сибилла!.. Сибилла, в виде дикой, страждущей корчащейся женщины, полунагой, размахивающей руками в каком-то приступе отчаяния. Ее лицо было такое же, как в день смерти, синевато-бледное и отталкивающее. Вокруг ее талии виднелось огненное кольцо в виде свернувшейся змеи… Ее губы двигались, как бы желая что-то сказать. Но ни малейшего звука не было слышно. Пока я еще смотрел на нее, она внезапно исчезла! Должно быть, в ту же минуту, я потерял сознание…

Когда я пришел в себя, утро уже давно настало. Это страшное видение было первым из вереницы многих последующих. Каждую ночь ко мне стала являться жена, окруженная пламенем, и от этих видений я постепенно стал просто сходить с ума! Мои страдания в то время положительно не подлежат описанию. Однако я скрывал их от Лючио, несмотря на его всегдашнее ко мне участие. Я принимал кучу снотворных, в надежде получить хоть несколько часов покоя, но все было напрасно, каждую ночь, в одно и то же время, я просыпался и снова видел перед собой пылающий призрак моей покойной жены, с отчаянием во взоре и невысказанном предупреждении на посинелых губах.