Скорбь сатаны

— Я любила Виллосмир и еще теперь люблю его. Я часто видела в поле, на другом, не принадлежащем к имению, берегу реки маленькую девочку с длинными светлыми волосами и с нежным лицом. Я хотела познакомиться с ней и поговорить, но моя гувернантка никогда не позволяла мне, предполагая, что она была «ниже» меня (губы леди Сибиллы презрительно сжались при этом воспоминании). Между тем она была хорошего рода, она осталась сиротой после своего отца, известного ученого и дворянина, и ее удочерил доктор, присутствовавший у смертного одра ее матери, которая, не имея никого из родных, поручила ее его заботам и попечению. И она, эта маленькая светловолосая девочка, была Мэвис Клер.

При этом имени воцарилось нечто вроде благоговейного молчания: Лючио, как-то особенно взглянув на меня, спросил:

— Вы никогда не слышали про Мэвис Клер, Темпест?

Я задумался, прежде чем ответить.

— Да, я слыхал это имя, — кажется в литературном мире, — сказал я наконец. Я никогда не обращал внимания на женщин писательниц, так как не считал их способными достичь чего бы то ни было в художественных, музыкальных или литературных отраслях. Женщины, как мне казалось, были сотворены, чтобы развлекать мужчин, а не обучать их.

— Мэвис Клер — гений, — заметила леди Сибилла. — Если мистер Темпест не слыхал о ней, то несомненно услышит. Я часто сожалею, что не познакомилась с ней еще тогда, в дни детства; глупость моей няни до сих пор возмущает меня. — По общественным понятиям, она стояла ниже меня, однако теперь она стоит несравненна выше! Мисс Клер живет все там же; ее приемные родители умерли, и она снимает дом, в котором они жили. Она прикупила земли и вообще усовершенствовала и украсила имение… Я не знаю более поэтического уголка, чем «Коттедж Лилий», — так называется дом знаменитой писательницы.

Я молчал, чувствуя себя лишним в этом разговоре, так как был не знаком ни с положением, ни с личностью, которой все восхищались.

— Оригинальное имя: Мэвис, то есть Дрозд, не правда ли? — заметил я, наконец.

— Да, но замечательно подходящее; она поет, как птица!

— Но что же она написала? — продолжал я.

— Просто роман, — сказал Лючио с улыбкой. — Однако этот роман обладает редким качеством — он живет! Надеюсь, дорогой Темпест, что ваша книга будет иметь ту же силу жизненности!

Лорд Эльтон, погрузившийся в глубокое раздумье с того момента, как я объявил, что покупаю Виллосмир, вдруг встрепенулся.

— Боже мой, мистер Темпест! — воскликнул он, — неужели вы написали книгу? (как он мог не заметить моих объявлений в газетах? подумал я с негодованием). — Для чего вы это делаете? В вашем независимом положении, это непонятно!

— Он жаждет славы, — сказал Лючио полуодобрительно, полунасмешливо.

— Но и без этого у вас слава, — важно заметил старик, — всякий знает, кто вы!

— Мой милый граф, этого недостаточно для нашего даровитого друга, — ответил за меня Лючио, и тень не то иронии, не то грусти затмила блеск его чудных глаз. — Великолепное положение, созданное его богатством, не удовлетворяет его, так как не подымает его выше всякого купца-миллионера. Темпест стремится к другому, и кто осудит его? Он жаждет быть знаменитым, путем великих мыслей, божественных инстинктов и чуткого понимания человеческих сердец, — одним словом ради силы пера, которая разрушает великие царства и осуждает даже королей! Лишь в единичных случаях, наша неподкупная власть находится в руках безденежных людей, которые пользуются свободой мыслей и пренебрегают чужими мнениями; богачи же почти всегда заняты или сбережением, или тратой денег! А мистер Темпест решил соединить в себе две враждебные силы природы — гений и деньги, — другими словами, Бога и мамону.

Леди Сибилла повернулась ко мне; на ее красивом лице было выражение сомнения и удивления.

— Боюсь, мистер Темпест, — сказала она с улыбкой, — что требования общества займут все ваше время и что вам некогда будет писать. Вы говорили мне в театре, что издаете книгу; заключаю из этого, что вы избрали профессию автора еще до получения вашего наследства.

Чувство гнева овладело мной! «До получения моего наследства»! Что это означало? Разве я и теперь не автор? Неужели у меня нет никаких преимуществ, кроме моих миллионов? Я чувствовал, что краснею и бледнею. Лючио пристально посмотрел на меня.

— Я и теперь автор, леди Сибилла, — сказал я наконец, — надеюсь, что в скором времени я докажу свое право на этот титул; не думаю, что общественные требования могли отвлечь меня от литературного труда, который для меня стоит выше всего в мире.

Лорд Эльтон засуетился на своем стуле.

— Но ваши родственники, ваша семья принадлежат к литературному миру? — спросил он.

— У меня нет семьи, все умерли; — ответил я сухо. — Мой отец был Джон Темпест из Риксмура.

Лицо старого графа просветлело.

— Неужели? — воскликнул он, — я встречался с ним часто на охоте. Вы принадлежите к старому роду, милый сэр. Темпесты из Риксмура чтимы повсюду!

Я ничего не ответил; я был возмущен, не отдавая себе отчета почему.