Скорбь сатаны

— Нас, конечно, поражает, — мягко заговорил Лючио, — когда мы встречаем человека, принадлежащего к старинному роду и в придачу обладающего богатством для поддержания своего имени, борющегося из-за каких-то пустых литературных почестей. Вы слишком скромны, Темпест! С вашими миллионами и с поколениями чтимых предков за спиной, вы стремитесь схватить какие-то ненужные лавры? Стыдитесь, мой друг, вы унижаетесь этим желанием; зачем вам стоять наряду с бессмертными?

Несмотря на его иронический тон, замеченный обществом, я видел, что своей особенной манерой он защищал литературу, и я почувствовал к нему благодарность. Граф выглядел немного скучным.

— Все это прекрасно, — сказал он, — но у мистера Темпеста нет нужды писать, чтоб зарабатывать средства к существованию.

— Можно любить дело только ради дела! — воскликнул я. — Например, эта Мэвис Клер, о которой вы говорили, разве она женщина нуждающаяся?

— Мэвис Клер не имеет ни одного пенни, кроме того, что зарабатывает, — сказал лорд Эльтон. — Я думаю, если б она не писала, то умерла бы с голода.

Чезни засмеялась.

— В настоящее время она далека от голодной смерти, — заметила она, и ее карие глаза искрились. — Она горда, как самые гордые; катается в парке в своей коляске на лучшей паре в стране и знакома со всей аристократией. Я слышала, что она — прекрасная деловая женщина и конкурирует с издателями.

— Сомневаюсь, — игриво заметил граф. — Мне кажется, что сам дьявол не сможет справиться с ними.

— Вы правы, — сказал Лючио. — Я думаю, что дьявол (если он существует) не раз, шутки ради, принимал образ издателя.

Мы все засмеялись.

— Я не могу представить себе, чтоб Мэвис Клер могла конкурировать с кем нибудь или в чем нибудь, — сказала леди Сибилла. — Конечно, она не богата, но она тратит деньги умно и с пользой. Я не знаю ее лично, о чем жалею, но читала ее книги, которые написаны совершенно не банально. Она самое независимое существо, чрезвычайно равнодушное к мнениям.

— Должно быть, она очень дурна собой, — заметил я. — Некрасивые женщины всегда стремятся сделать нечто более или менее поразительное, чтобы привлечь внимание, в котором иначе им отказывают.

— Верно, но это неприменимо к мисс Клер. Она хорошенькая и притом умеет одеваться.

— Такое качество в литературной женщине! — воскликнула Диана Чезни. — Они обыкновенно дурны и безвкусно одеты!

— Удивительная черта для женщины-писательницы, — воскликнула Диана Чезни. — Большинство из них просто уроды!

— Культурные люди, — продолжала леди Сибилла, как будто никто не прерывал её, — по крайней мере, культурные люди нашего круга, смотрят на мисс Клер, как на исключение между авторами. Она также очаровательна, как и ее произведения, и ее принимают повсюду. Видно, что ее книги писаны под вдохновением; они всегда полны новых мыслей.

— И, конечно, все критики нападают на нее, — сказал Лючиo.

— Конечно, но мы никогда не читаем критических статей.

— Надеюсь, что никто их не читает, — возмутился лорд Эльтон, — кроме тех, которые их пишут. Ха, ха! По моему — это просто наглость со стороны газетчиков советовать мне, что я должен и чего я не должен читать! Я вполне способен составить мнение о какой угодно книге… однако, я избегаю новых поэтов, как ада, ха ха… Я довольствуюсь старыми, а эти критики…

Тут старый лакей подошел к стулу графа и, почтительно нагнувшись, шепнул ему что-то на ухо!

Лорд Эльтон нахмурился и обратился к сестре:

— Шарлота, леди Эльтон прислала сказать, что она сойдет сегодня в гостиную. Пойди, пожалуйста, посмотри, чтобы все было сделано для ее удобства…

Мисс Шарлота встала, а граф, повернувшись к нам прибавил:

— моя жена редко достаточно здорова, чтобы видеть гостей, но сегодня ей хочется немного развлечься после однообразия своего режима. Я сочту за большую любезность с вашей стороны, если вы займете леди Эльтон, она не может много говорить, но ее зрение и слух великолепны и она интересуется положительно всем. Да, да, — со вздохом прибавил старик, — я помню время, когда моя жена была одной из самых блестящих женщин Лондона.

— Дорогая графиня, — прошептала мисс Чезни с покровительственной любезностью, — она еще очень красива.

Леди Сибилла взглянула на американку так сурово, что я понял, какой пылкий нрав скрывается под ее светской холодностью, и влюбился в нее еще более, так как женщины с темпераментом всегда нравились мне. Я не выношу чрезмерно любезных женщин, не способных отозваться на все, что окружает их иначе, как сладкой улыбкой. Люблю видеть огненный блеск гнева в молодых глазах и краску возмущения на розовых щеках. Все это подразумевает пылкость и силу воли, и будит в мужчине инстинкт превосходства и желание покорить то, что кажется непокоримым. И во мне возгорелось то же желание. Когда по окончании обеда, я открыл дверь, чтобы дать пройти дамам, леди Сибилла, проходя мимо меня, уронила цветы, которые были приколоты к ее груди. Я поднял цветы… и сделал первый шаг к победе.