Скорбь сатаны

— О, я знаю! Я не могу быть уверенной в себе! — улыбнулась она. — Он, по всей вероятности, должен быть опасно обаятельной личностью. Я никогда не рисую его себе в виде обладателя хвоста и копыт. Здравый смысл доказывает мне, что существо подобного вида не может иметь ни малейшей силы. Наилучшее определение Сатаны — у Мильтона! — И ее глаза внезапно потемнели от напряженных мыслей. — Могущественный падший ангел! Можно только пожалеть за такое падение!

Наступило молчание. Где то пела птица, и легкий ветерок колебал лилии на окне.

— Прощайте, Мэвис Клер! — сказал Лючио очень мягко, почти нежно.

Его голос был тихий и дрожащий; его лицо было серьезно и бледно.

Она посмотрела на него с недоумением.

— Прощайте, — ответила она, протянув князю свою маленькую руку. Он подержал ее минуту, потом, к моему изумлению, (я знал его ненависть к женщинам), нагнулся и поцеловал ее. Легкий румянец выступил на лице писательницы.

— Будьте всегда «такой, как теперь», — негромко продолжал Лючио. — Не изменяйтесь. Сохраните свой веселый нрав и чувство спокойного удовлетворения, вы можете носить тяжелый венок лавров с такой же безопасностью, как носили бы венок роз. Я видел свет, я путешествовал много и встречал немало знаменитых мужчин и женщин, королей и королев, сенаторов, поэтов и философов, мой опыт широк и разнообразен, так что я говорю не без основания; — уверяю вас, что Сатана, о котором вы говорите с жалостью, никогда не нарушит спокойствия невинной и довольной души. Сродняются лишь однородные элементы; падший ангел обращается к падшим ангелам, и дьявол, если он существует, делает товарищем лишь тех, которые любят его учение, его общество! Предание гласит, что Сатана боится спать, но мне кажется, что если он чего-нибудь боится, то это спокойного, довольного духа, который умеет противостоять против зла. Мои года дают мне право так говорить, я на много, много лет старше вас. Вы должны простить меня, если я сказал что-нибудь лишнее.

Видимо удивленная и тронутая его речью, Mавис молчала, глядя на него с выражением тревоги на выразительном лице. Это выражение мгновенно исчезло, когда я подошел, чтобы проститься с нею.

— Я очень рад, мисс Клер, что познакомился с вами, — сказал я, — надеюсь, что мы будем друзьями.

— Нет причины, чтобы мы были врагами, — ответила она откровенно. — Я тоже очень рада, что вы зашли ко мне сегодня. А если вам опять придет в голову раскритиковать меня, вы знаете вашу участь… вы делаетесь голубем, вот и все… До свидания! — И она приветливо улыбнулась. Калитка не успела закрыться за нами, как мы услыхали радостный лай Императора, очевидно освобожденного сейчас же после нашего ухода. Мы шли молча, и только, когда мы уже подходили к карете, ожидавшей нас у крыльца, Лючио сказал:

— Ну, а теперь, что вы про нее думаете?

— Она весьма мало похожа на общепринятый тип писательницы, — засмеялся я.

— Общепринятые типы часто неверны, — ответил Лючио, пристально глядя на меня. — Общепринятое описание дьявола, — это несуразное существо с когтями, догами и хвостом, как это заметила только что мисс Клер. Общепринятый идеал красоты — это Венера; однако ваша леди Сибилла куда красивее этой хваленой статуи! Аполлон — идеал поэта, но это был бог, и ни один поэт не подходит близко к божественному. И для нас понятие о писательнице — это старая скверно одетая претенциозная женщина в очках; конечно, мисс Клер к этому типу не подходит, хотя она и написала несколько романов. Красивая писательница — аномалия, почти оскорбление, которого ни мужчины, ни женщины переварить не могут. Мужчины ее не любят, потому что, будучи умна и независима, она не нуждается в них; а женщины ее не любят, потому что она имеет дерзость соединять красоту с умом и ставится невыгодной соперницей для тех, у которых красота без умственных способностей. Но нам осталось всего двадцать минут до отхода поезда, поедем Джеффри.

И мы поехали; я глядел на красную крышу Виллосмира, освещенную последними лучами солнца, пока она окончательно не скрылась из вида.

— Ваше имение вам нравится? — спросил Лючио.

— Чрезвычайно нравится.

— А ваша соперница, Мэвис Клер?

Я приостановился, потом откровенно ответил:

— Да, и она мне нравится; скажу вам больше, и ее книги мне нравятся; это чудные произведения, достойные пера даровитого писателя; я находил это с самого начала, и потому и написал свою критическую статью.

— Непонятный образ действий, — и Лючио улыбнулся, — не можете ли вы объясниться?

— Конечно, я могу объясниться, — сказал я, — объяснение более чем, простое. Я завидовал ей, я и теперь ей завидую. Ее популярность вызвала во мне ощущение глубокой обиды и, чтобы облегчить себя, я разнес ее в своей критике. Но это больше не случится. Я позволю ее лаврам расти беспрепятственно.

— Лавры имеют обыкновение расти без позволения, — многозначительно заметил Лючио, — и самым неожиданным образом. А в оранжерее рекламы они не распускаются.

— Я это знаю, — ответил я стремительно, вспоминая свои собственные попытки, — я выучил этот урок наизусть.

Лючио пытливо взглянул на меня.