Скорбь сатаны

Утро встало ясное; в безоблачном небе солнце разбросало свои первые опаловые лучи. Никогда мне еще не приходилось видеть столь чудной картины… Виллосмир со своими живописными окрестностями, был весь освещен радостным сиянием весны, почти превратившейся в юное лето. Мое сердце горделиво забилось при виде моих владений. «Как я буду счастлив здесь, — подумал я, — когда Сибилла прибавит свою упоительную красоту к волшебной прелести природы!»

— Пусть философы говорят, что хотят, — прибавил я вполголоса, — но деньги все-таки создают счастье.

Слава — вещь хорошая, но что может значить слава, если человек, как Карлейль, слишком беден, чтобы насладиться ею? К тому же литература уже не пользуется прежним обаянием, — в наше время слишком много писателей, слишком много журналистов, корчащих из себя гениев… слишком много скверно воспитанных женщин, каждая из которых воображает себя новой Жорж Санд. Ради Сибиллы и Виллосмира я готов отрешиться от славы.

Но я знал, что обманываю себя, что мое желание стать между знаменитыми людьми мира, было также сильно, как и раньше; я знал, что продолжаю завидовать умственному отличию, силе и гордости, которые делают из мыслителя — властелина своей страны, но я не хотел даже мечтать о столь несбыточном желании. Я заставлял себя наслаждаться прелестью настоящего, как пчела, высасывающая мед из цветка и сошел вниз, чтобы пить кофе с Лючио в наилучшем расположении духа…

— Ни единого облака на небе! — сказал с улыбкой князь, когда я взошел в светлую столовую с широко раскрытыми окнами. — Ваш прием увенчается успехом, Джеффри.

— Благодаря вам, — сказал я. — Лично я ничего не знаю о ваших планах; но я убежден, что все, что вы делаете, совершенство.

— Вы делаете мне честь, — ответил Лючио с легким смехом, вы ставите меня выше Творца, так как, по мнению современных людей, все, что Он сделал, весьма скверно сделано. Люди укоряют Его вместо того, чтобы Его славить, и относятся к его законам весьма неодобрительно.

Я засмеялся, и мы уселись к столу, где нам прислуживали лакеи, великолепно-дрессированные, и коих цель жизни казалось, состояла в том, чтобы угодить нам. В доме не было никакой суеты; нельзя было предположить, что в тот же день ожидалось такое множество гостей. Окончив кофе, я спросил Лючио, в котором часу должны приехать музыканты?

— Около двенадцати, — ответил он. — Может быть и раньше. Но в котором часу они бы ни приехали, все будут на месте во время, об этом не беспокойтесь: и артисты и музыканты, которых я нанял, знают, что со мной шутки плохи! — И какая-то зловещая улыбка заиграла на губах Лючио. — Из ваших гостей никто не может приехать раньше часу, я заказал для них экстренный поезд из Лондона, завтрак будет сервирован в саду в 2 часа. Но если вам хочется до этого развлечься, то выйдите на лужайку, там как там расставят Майский столб.

— Майский столб? — воскликнул я, — это великолепная идея!

В Англии еще существует древний народный обычай; в мае ставить разукрашенный столб, вокруг которого пляшут.

— В былые времена, идея была безусловно хорошая, девушки и парни обладали еще молодостью, здоровьем и весельем; хоровод доставлял им удовольствие и никому вреда не причинял, но теперь даже в деревнях молодежи нет; остались лишь нервные старики и старухи, которые проводят жизнь медленно, с усталым видом, рассуждая о проке существования, надсмехаясь над искренним чувством и наслаждаясь только пороком; для них столь невинное развлечение, как пляс вокруг майского столба уже не существует. Итак, мы нанимаем танцоров для майских праздников, исполнение конечно лучше, но навряд ли можно достичь того же «оживления», как говорят французы; теперь это просто хорошенькое зрелище!

— Танцоры уже приехали? — спросил я, подходя к окну с чувством любопытства.

— Нет еще! Но столб стоит во всей своей красе; советую вам пойти и взглянуть на него.

Я последовал совету князя и вскоре увидал пеструю колонну, ставшую эмблемой народного празднества еще со времен Шекспира. Несколько рабочих разматывали длинные ветки цветов, смешанные с разноцветными яркими лентами. На открытой лужайке, окруженной старыми вековыми деревьями, вид разукрашенного столба быль чрезвычайно живописен, подойдя к одному из рабочих, я выразил ему свое одобрение. Он посмотрел на меня угрюмо, исподлобья, но ничего не ответил, и я заключил, судя по смуглым чертам его лица, что он по-английски не понимает. Я заметил, не без раздражения, что и остальные рабочие иностранцы и по типу похожие на ненавистного мне Амиэля. Но вспомнив, что Лючио сообщил мне о необходимости нанимать иностранцев, я не придал этому факту особенного значения и вскоре вовсе забыл о нем.