Скучный декабрь

Не понимающий ни слова, Франц Креймер, побоявшись, тем не менее, потерять лицо у слушавших рядовых, изобразил задумчивость и внимательно осмотрел колесо орудия. Сказать по правде, господин оберфельдфебель клал в штаны три раза. Два первых, героически: в двенадцатилетнем возрасте, будучи застигнутым в саду пастора, за сбором урожая малины, второй раз под Луцком, когда русские неожиданно появились из- под земли в газовых масках и бросились в штыки на позицию роты. Третий подобный случай произошел из-за свирепствовавшей на фронте дизентерии, которую он лечил простым способом: каждый день выпивая по полулитру местной водки.

— Яа. — наконец протянул задумчивый Креймер.

— Ну и то ладно, все мы не без греха, правильно? Ту механику только увидеть стоило, так сразу наложишь в кальсоны. Там всякие современности были. Так, правда, и к фронту не подвезли. Застряли гдесь, у ней веса было шесть тысяч пудов. Да и для расчета, не теплушки нужны были. А все первого класса вагоны. Так и не пригодилась наука эта.

— На ужин! На ужин! — заорали от кухонь, и слоняющиеся без дела солдаты потянулись к ним за едой.

Вечер наливался синим, затекая жидкими тенями в неровности. Ночная хмарь лилась отовсюду, старательно обходя веселые всполохи костров. Свет выцветал, теряя краски и было на удивление тихо. Тишину нарушали негромкие разговоры сытых солдат, звяканье котелков, да лай собак в деревне.

— А ведь хорошо! — объявил пан Штычка собеседникам. — Еще бы выпить что было, вообще бы красота в душе образовалась! А, панове?

Смущенный всем понятным жестом музыканта, пощелкавшего пальцами по кадыку, оберфельдфебель изобразил полнейшую глухоту и непонимание. В сене его воза были припрятаны два штофа картофелевки.

— Выпить чего, говорю! — наивно повторил отставной флейтист, несколько громче и членораздельнее.

— Яа! — коротко определил жадный Франц Креймер и, отставив котелок в сторону, прилег в сено, сделав вид, что собрался спать. Завернувшись в шинель, подозрительный оберфельдфебель еще долго фальшиво храпел, внимательно прислушиваясь к ночным шорохам. Ему казалось, что вероломный флейтист может попытаться освоить припрятанный запас самостоятельно. Лишь когда от костра донеслось сонное сопение, он пару раз моргнув, наконец, уснул. На том, события перехода между Городом и Малыми Ставками закончились, наступила ночь, прерываемая шагами и перекличкой часовых.

Глава 9. Вшиная смерть и другие рецепты

— Спешу предложить, панам героическим солдатам новейшее слово борьбы с насекомыми в различных количествах! Сварено по французскому рецепту из секретных составов! — надрывался упитанный крестьянин, на котором сидел свободно кинутый на бараний тулуп фиолетовый шлафрок помещика Александровича. — Подходим, не стесняемся своих бед — страданий! Уникальный химический отвар испарений! Убивает все известные и неизвестные науке породы-названия. Успешная гоньба с ползающим и летающим!

Солнце тонуло в серой мути, тщетно пытаясь пробиться светом к земле. Потягивающиеся со сна солдаты бродили во дворе усадьбы, прислушиваясь к многоголосым призывам, в их в котелках плескался источающий небесный аромат утренний кофе. Редкое явление, когда у кого-то в декабре в котелке плескался кофе. Хоть бы и самый дрянной. Но у баварцев он был. Во дворе сама собой образовалась странная ярмарка.

— А тут есть наисвежие пирожки! Кому пирожки, паны солдаты? — предлагали стянувшиеся в барский дом бабы с корзинами пирожков и еще чем-то секретным, скрытым цветастыми платками от любопытных глаз.

— Бери пирожок, солдатик, — подмигнула пану Штычке рябая крестьянка. — на обмен чо- нить. Хороший пирожок — печеный.

— Их-то я дома поем, — ответил ей Леонард, и отхлебнул желудевого кофе из котелка. — У тебя, моц цо инне есть? Чтобы душа моя пела, меж походов и лишений?

— А то! — подтвердила собеседница и удивленно шмыгнула носом, — Ты то, пан солдат, где на нашей мови такто выучился? Цо аж жест дзивне.

— То не удивление, то истинный восторг у тебя кобйетка должен быть. — скромно откликнулся отставной флейтист, — сражаемся всеми силами за порядок, счастье народное и правду промеж лишений всех ищем. Зараз у государя — императора посражались, а натимчас у германа слезно попросили. Говорят, без музыкантов, никак победы не будет. Уж очень просили, уговаривали. Сам полковник просил, так-то!

— Прошу вибачиц, пан, — проговорила та и угостила Штычку пирожком. Поколебавшись пару мгновений, она придвинулась к музыканту, и громко зашептала. — Для такого героического чоловика, имеем инши вещи. Полный прейскурант, отец радетель, пан солдат. Картофелевка, бимбер, цо душа приймет. Высочайший класс всего. Цо в Кыеве господа пьют, нахваливают.

— А на обмен?

— Ну, то на обмен, пан солдат. Деньги то не ходят. Зовсим не ходят деньги то. Цо дашь?

— Сапоги могу, — подумав о щедром даре оберфельдфебеля, предложил флейтист, — Только каблук сбит по тяжелым временам. А так, нйемал новые. Сажей чищены всего-то пару раз.