Читаем Славное море. Первая волна полностью

Напрягая зрение, Чимит отыскивал впереди себя оси­ны и шел на них. Крупные серые стволы осин заметнее в темноте.

Они подошли к толстой, в два обхвата, осине и, при­жавшись к ее шершавому стволу, отдыхали. Дерево гу­дело от напряжения. Вдруг вверху громко затрещало. Казалось, что дерево раздиралось надвое. Ребята бро­сились в стороны.

С треском сорвался сук и упал там, где только что стояли ребята.

Чимит вспомнил, что хрупкие осины больше всех де­ревьев страдают от штормов, и стал придерживаться хвойных деревьев.

Прошло с полчаса. Чимит остановился.

Деревья шумели тише. Матвей почувствовал, как проходит его настороженность. Бадма чувствовал себя совсем хорошо.

Только одному Чимиту не нравился этот утихающий шум деревьев.

И хотя ему не хотелось расстраивать товарищей, он сказал не то, что они ждали.

— Мы очень далеко забрались в тайгу. Тут, видно, ложбина. Оттого и ветер тише.

На этот раз Чимит повел ребят, круто забирая вле­во, чтобы подойти ближе к берегу.

Шли молча, громко дыша и оглядываясь по сторо­нам. Ветер не усиливался. Но Чимит не менял направ­ления. Он знал, что там море.

Лес зашумел громче.

Впереди блеснули огоньки, вдруг погасли и снова зажглись.

Оторопевшие мальчики застыли на месте. Огоньки поплыли в темноте и вдруг устремились прямо на ребят. Мальчики бросились в разные стороны.

Чимит поднялся с земли, ощупал себя. Нигде ничего не больно. Пошарил кругом руками: пусто.

— Бадма! — позвал он тихо. — А Бадма!

— Тут я, — глухо отозвался Бадма и завозился, по­дымаясь на ноги.

— А Матвей жив?

— И я жив. Кто это?

Матвей запомнил, как два светящихся глаза подня­лись над ним и исчезли вверху. И вдруг громко и радо­стно, словно нашел что-то очень нужное, крикнул:

— Ребята! Это сова!

Да, это была сова. Видно, ее напугал штормовой ве­тер, и она приютилась у самой земли.

Лишь к полуночи они выбрались из лесу. Сразу от опушки начался крутой спуск, поросший мелким кустар­ником. Впереди, где шумели волны, горели костры. В свете огня мелькали человеческие фигуры.

Женщины подкладывали в костры дрова. Пламя вспыхивало с новой силой. Но на огни к берегу прихо­дили только черные, с белыми гребнями волны.

С разбегу Чимит подскочил к матери, ухватился за теплые руки, заглянул в ее встревоженные глаза.


СУД


Чимит и Бадма спали глубоким спокойным сном. Но Матвей метался в постели и невнятно разговаривал. Ему снилось, что он все еще плывет в лодке по бурному Байкалу.

Сквозь тревожный сон Матвей почувствовал, что   в комнате кто-то чужой.

Мгновенно он открыл глаза. Перед ним стояла Валя Антонова.

— Вставай, моряк. Чимита и Бадму я уже подняла.

— А где они? — протирая глаза, спросил Матвей.

— Дома, одеваются. Сейчас завтракать будут. «Иди, — говорят,— к Матвею, разбуди его».

— Ты побудь немного за перегородкой, я сейчас оде­нусь.

Ему хотелось расспросить ее о том, что говорили о них в деревне.

Валя зашла за перегородку, Матвей оделся,   убрал

постель.

— Ну, посиди еще маленько, — попросил он Валю.— А я сейчас умоюсь.

— Тебя если слушаться, весь день просидишь, — за­смеялась Валя, но уселась у стола.

Ей очень хотелось побольше узнать у Матвея о вче­рашнем приключении. Чимит и Бадма не захотели гово­рить с ней. Она спросила:

— Ну как, страшно было? Я бы умерла со страху.

— Да ничего особенного. Ну, бросало крепко, на ска­лы несло. Чуть не утонули, а так ничего, нас же трое было. Это когда один, то страшно.

Матвей захватил мыло, зубной порошок, полотенце и вышел на улицу. Вале пришлось долго ждать.

— Торопись, — сказала Валя, когда он вернулся.— Скоро собрание. Созывают всех ребят. Все из-за вас.

— Ругать, наверно, хотят?

— Будут, однако... немножко.

Матвей задумался: на собрание не придет ни один настоящий рыбак. Только женщины огородной и жи­вотноводческой бригад.

— Тебе хорошо говорить, нас целым колхозом ругать будут.

— Какой там колхоз, все уехали. И ста человек не наберется. Пошли!

В правлении колхоза негде было повернуться. Мат­вей хотел протиснуться вперед, чтобы найти друзей, но Валя потянула его за руку, и они стали у двери.

Собрание открыла заместитель председателя правле­ния Наталья Цыреновна. Она повела речь о доярках, пастухах, огородницах. Называла имена, говорила, как много у них работы и как трудно им порой управляться с делом, присматривать за домом.

Она кинула взгляд на первые скамьи левого ряда. Успокоившийся было Матвей насторожился.

— Авдотья Лозинина у нас лучшая доярка, — про­должала она. —У нее вчера был очень трудный день. Ей бы хорошо отдохнуть. А чем порадовал ее сын Мат­вей? Вместе с Чимнтом и Бадмой он ушел на лодке в море. Там они попали в шторм и чуть не погибли.

Снова посмотрела в угол левого ряда. Матвей по­нял: Чимит и Бадма сидят там.

Голос Натальи Цыреновны стал жестким.

— Чимит, выйди к столу! — приказала она.

В комнате стало тихо. Так тихо, что в самых задних рядах слышно было, как робко скрипнула под Чимитом скамья.

Чимнт подошел к столу, повернувшись к собранию, потупился.

Матвей рванулся вперед, работая локтями, стал про­бираться к столу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза