След механической обезьяны

– Хорошо! – ничуть не смутившись, кивнул следователь. – А что, если у них произошло следующее… Обезьяна возвращается к хозяину, он видит, что завод кончился. Вставляет ключ, заводит повторно, правда, сильнее обычного. Что-то происходит с механизмом… Ведь вы не будете отрицать, господа, – Алтуфьев обвел собравшихся взглядом, – что с ним могло что-то случиться?

– Нет! – в один голос ответили Волжанкин и фон Шпинне. Кочкин промолчал. Он даже не смотрел на следователя, только иногда косил в его сторону.

– Вот, обезьяна набрасывается на Протасова и душит его, после чего механизм заклинило! Ну, что скажете?

– Довольно правдоподобно! – кивнул фон Шпинне, ему хотелось смеяться, но он сдержался. – Есть, правда, одно «но»…

– Какое? – посмотрел на Фому Фомича чуть свысока следователь, хотя и был меньше ростом.

– Если все было так, как вы сказали…

– Ну, может, и не так, может, как-то по-другому. Но в том, что Протасов заводил игрушку у себя в кабинете, я почти уверен.

– И я говорю о том же. Если бы это было так, в кабинете должен был остаться ключ…

– Какой ключ?

– Которым Протасов заводил обезьяну. Где он? Его не нашли, а ведь он должен быть. И если не в самой обезьяне, то где-то на столе, на полу. Куда же он, по-вашему, подевался?

– Не знаю. А что, по-другому разве нельзя завести эту игрушку, каким-то иным способом?

– Нет, нельзя. Да и зачем? Ведь у Протасова был ключ.

– Возможно, он его потерял… – несмело, потому что понимал – говорит глупость, сказал Алтуфьев.

– Да, да! – кивнул Волжанкин, которому тоже было очевидно, что следователь ошибается. – Он потерял ключ и решил завести обезьяну щипцами. Она сломалась и задушила хозяина. Но где же в таком случае щипцы?

Глава 16. «Детские радости»

После загадочного убийства ситцепромышленника Протасова прошло полтора месяца. На дворе стоял нежаркий хлебосольный август. Месяц летний, но уже лишенный того озорства и веселья, которые сопровождают июль. Ведь скоро осень, дожди, а там и зима не за горами. Обыватель начинал примечать, что на стоящей рядом с домом березке пожелтел листик. Но главное в августе – воздух, совсем другой воздух, и небо другое! А по утрам так и вовсе пробирает прохлада.

Следствие по делу Протасова вел судебный следователь Алтуфьев Яков Семенович. Дело продвигалось не очень быстро, если вообще можно было сказать, что оно продвигалось. Сам Алтуфьев уверял начальство, что уже близок тот срок, когда он объявит имя убийцы. Оптимисты и близкие родственники следователя ему верили. Пессимисты и остальные жители Татаяра только отмахивались: «Да кого он сможет найти!» И нельзя сказать, что в практике следователя не было успешно раскрытых дел, были, но в памяти народной почему-то не запечатлелись. Все помнили его неудачи и на них указывали.

Но самые ревностные наблюдатели за Алтуфьевым находились на улице Пехотного капитана в бывшем особняке купца Захарьина.

Начальник сыскной полиции, барон фон Шпинне, был оскорблен поведением Алтуфьева, который после убийства фабриканта Протасова заявил, что ему не понадобится ничья помощь, в особенности помощь сыскной полиции. Более того, на вопрос товарища прокурора Волжанкина, а если все же будет нужна оперативная поддержка, сказал буквально следующее:

– Если мне понадобится оперативная поддержка, а она мне понадобится, то я обращусь в общую полицию или в жандармерию. Надеюсь, они мне не откажут.

Надо особо отметить, все это было сказано в присутствии Фомы Фомича, на что последний внешне никак не отреагировал, только улыбнулся шире обычного. Мысли начальника сыскной в тот момент были никому не известны.

О том, что следствие буксует, знали все, даже губернатор. Устав от бесконечных обещаний Алтуфьева вот-вот сообщить имя убийцы фабриканта, его превосходительство приехал в сыскную и без всяких экивоков попросил Фому Фомича разобраться в деле Протасова. Впрочем, не забыв при этом тихо проговорить слово, которое снимало с него всякую ответственность. Губернатор, мило улыбаясь, насколько может мило улыбаться генерал от инфантерии, проговорил:

– Полуофициально…

– Хорошо! – с ленивым безразличием в глазах ответил начальник сыскной.

Но это была всего лишь маска. Полковник ждал этой просьбы. Его занимало уже даже не само убийство, которое, вне всяких сомнений, было делом интересным и необычным, он хотел сам расследовать его и в очередной раз унизить Алтуфьева. Фома Фомич знал наверняка – еще одна неудача, и следователь обречен на незначительные дела.

– Я надеюсь, вы не будете мешкать и тотчас же приступите к делу! – сказал губернатор, сидя на диване в кабинете фон Шпинне.

– Да, ваше превосходительство, я немедленно приступлю к делу.

Губернатор не знал, да и не мог знать, что начальник сыскной уже занимался расследованием и даже значительно в нем продвинулся. Но для того чтобы идти дальше, ему нужна была эта просьба. Теперь действия Фомы Фомича нельзя было называть самоуправством, он совершенно спокойно может следить за Протасовыми, допрашивать и производить прочие следственные мероприятия.