След механической обезьяны

– Молиться станешь, да услышат ли там, – начальник поднял глаза к потолку, – твою молитву?

– Услышат, обязательно услышат! – стал заверять Фому Фомича агент, да так горячо, что складывалось впечатление, будто у него там, наверху, есть знакомые.

– Ты, Семенов, хитер, изворотлив, можешь врать, глазом не моргнув. Можешь притворяться, а для достижения цели унижаться, все тебе нипочем… Очень много хороших качеств! Да, да, не смотри на меня так недоуменно. Все эти качества хороши, но не в обычной жизни, там – это пороки, а в полиции, правда, с одной оговоркой, все они как оружие, но использовать их нужно исключительно в направлении преступников, а не своих товарищей, как это делаешь ты… Не спорь! И не смотри на меня так, жену свою гипнотизируй, а не меня, понял?

– Так точно, ваше высокоблагородие!

– А то зыркает он сидит. Я тебе не бабка на базаре, со мной ухо держи востро, а то и не заметишь, как без головы останешься! – зло проговорил начальник сыскной и снова сел на свое место. – Значит, не выгонять тебя?

– Да, ваше высокоблагородие, не выгоняйте, я вам еще сгожусь!

– И чем же ты мне можешь сгодиться?

– Я выслежу того, кто приходил к Новоароновскому…

Едва агент это проговорил, как начальник сыскной быстро повернулся к Кочкину и приказал:

– Суркова сюда, немедленно!

Меркурий умчался, и уже через несколько молчаливых минут в кабинете фон Шпинне появился испуганный Сурков.

– Я что тебе сказал, сын Иуды, когда ты уходил? – Начальник выбрался из-за стола и пошел агенту навстречу. Двигался медленно, осторожно, точно готовящийся к прыжку леопард.

Агент попятился и прижался к двери. Глаза его бегали из стороны в сторону, было видно, не помнил он слов фон Шпинне.

– Я же предупредил тебя, – продолжил Фома Фомич, подходя вплотную к Суркову, – чтобы ты ничего никому не говорил…

– Я никому…

– Как никому? А ему! – Начальник сыскной указал пальцем на Семенова, тихо сидевшего на стуле. – Ты ему рассказывал?

– Ну, он же свой…

– Да нет в таких делах ни своих, ни чужих! Если тебе сказано – никому, значит, никому! – Фома Фомич говорил звонко, так звонко, что после каждого произносимого им слова Сурков болезненно морщился. – Ты же нарушил приказ! Я бы мог простить тебе лень, нерасторопность, недоумие, но невыполнение приказа я тебе простить не могу! Все, иди!

– А это…

– Иди! И чтобы я тебя больше не видел!

Теряясь в догадках, что с ним будет дальше, Сурков покинул кабинет. Фома Фомич проводил его презрительным взглядом и снова повернулся к Семенову.

– Так ты говоришь, сможешь выследить того, кто приходил к Новоароновскому? – продолжил он спокойным голосом, точно и не делал никому никакого нагоняя. – Этого мало.

– А что я еще должен сделать? Вы только скажите, я тотчас же, я сразу…

– Работать не любишь? – задал фон Шпинне странный вопрос. Меркурий удивленно взглянул на своего начальника.

– Люблю!

– Врешь! Врешь ведь! Ну и как мне после этого тебе верить, когда ты даже в простом пытаешься обвести меня вокруг пальца? Ну так что, не любишь работать?

– Нет! – ответил Семенов и опустил глаза.

– Ну наконец-то, наконец-то ты сказал правду!

– А откуда вы это знаете? – спросил Фому Фомича агент, не поднимая глаз. – Может, я и сейчас вру?

– Может, и врешь, чтобы мне угодить… – Начальник сыскной в задумчивости вернулся за стол, сел. – Но сейчас не об этом. Завтра в это же время я жду тебе здесь, у себя в кабинете. Ты мне сообщишь имя того, кто приходил ночью к Новоароновскому. Понял?

– Так точно, ваше высокоблагородие, понял!

– В таком случае не задерживаю тебя, можешь идти. И напоследок – всегда молчи о том, что говорилось в этом кабинете!

– Я молчок, вы только, ваше высокоблагородие, верьте мне, а я вас не подведу!

– Будем надеяться, иди!

Агент ушел.

– Я не понял, что вы хотите сделать с Семеновым? Заставить выследить того, кто приходил к Новоароновскому, а потом выгнать? – Чиновник особых поручений посмотрел на фон Шпинне.

– Да, я хочу, чтобы он выследил ночного незнакомца, не то мужчину, не то женщину. И это будет нечто вроде экзамена, а потом… – начальник сыскной замолчал, глядя куда-то в пустоту.

– И что потом? – спросил Кочкин.

– Потом посмотрим, – Фома Фомич вздохнул. – Есть у меня одна шальная мысль, сделать его старшим над всеми агентами…

– Это не ошибка?

– Думаю, нет!

На следующий день в назначенное время Семенов был в кабинете у начальника сыскной.

– Позапрошлой ночью, где-то в половине первого в дом управляющего Новоароновского приходила, переодевшись в мужское платье, одна из протасовских приживалок…

– Кто? – блеснул глазами фон Шпинне.

– Руфина Яковлевна!

– Какие у приживалки могут быть дела с Новоароновским, тем более ночью?

– Они любовники.

– Точно?

– Точнее быть не может, я это сам видел, в окно заглянул, – пояснил агент.

– А зачем она переодевается в мужское платье?

– Не знаю, возможно, для конспирации. Связь с евреем среди наших людей не приветствуется, вот она и прячется…

– Но, может быть, помимо баловства, у них еще какие-то интересы друг к другу есть?

– Не могу знать, ваше высокоблагородие, тут еще понаблюдать надо, ведь в нашем деле главное – не ошибиться!

– Верно!