След механической обезьяны

– Ну что, Меркурий Фролыч, – обратился начальник сыскной к Кочкину, который весь допрос просидел молча, – дадим ему такую возможность, или пусть вначале Николай нам все расскажет?

– Я в сомнении, – ответил чиновник особых поручений и важно надул щеки.

– Отчего же? – удивился фон Шпинне.

– Кажется мне, не скажет этот, как его?

– Никита! – подсказал полковник.

– Не скажет этот Никита правды, мне больше по душе другой – Николай! А с этим только время потеряем. Лучше уж Николая сюда привести да порасспрашивать. А этого сразу в тюрьму, такие на каторге нужнее…

Все это Кочкин сказал, не обращая на Никиту никакого внимания, словно не было того в гостиной.

– Что вы такое говорите! – вскочил Протасов на ноги, стоило чиновнику особых поручений замолчать. – Ведь я здесь ни при чем, это все Николай придумал…

– Что придумал? – лениво спросил Меркурий. – Что он вообще мог придумать? Ты просто время тянешь, вот и все! Я думаю, Фома Фомич, нужно допрашивать Николая, он скажет правду.

– Я скажу, я все скажу! А Николая спрашивать не надо, он главный, он убил дворника, а потом и Новоароновского… – Никита перебегал быстрым взглядом с фон Шпинне на Кочкина и обратно. Вид у протасовского сына был жалкий, но, судя по лицам сыщиков, сочувствия ни у одного, ни у другого не вызывал.

– А зачем он убил дворника? – спросил фон Шпинне и, передвинув стул, сел ближе к Никите.

– Ну, он же полицейский…

– Почему Николай убил дворника и откуда он узнал, что это полицейский?

– Ему про это Алтуфьев сказал… – опустил взгляд Никита.

– Ты откуда знаешь, присутствовал при этом?

– Да!

– Когда следователь приходил сегодня днем, ты тоже был при разговоре?

– Да!

– Почему сразу правду не сказал?

– Да потому и тянул, – быстрым шагом подойдя к Никите сбоку, вмешался в разговор Кочкин, – думал, все обойдется. Мы поспрашиваем, да и уйдем, а у них тут все по-старому будет…

– Так? – спросил, сурово сдвигая брови, фон Шпинне.

– Нет, я просто боялся…

– Кого? – наступал со стороны Кочкин.

– Николая. Он мне сказал, если проболтаюсь, то он и меня порешит, как дворника и Новоароновского…

– И как отца! – добавил начальник сыскной.

– Какого отца? – побелел лицом Никита.

– Вашего с Николаем отца, Протасова Савву Афиногеновича! – невозмутимо пояснил фон Шпинне. – Ты уже забыл, что его задушили?

– Ну так ведь это же обезьяна была! – воскликнул Никита. Похоже, он в это верил, иначе никак нельзя было объяснить выражение его лица.

Начальник сыскной какое-то время сидел и молча смотрел на Никиту, потом встал, подошел вплотную и наклонился к самому его уху.

– Разве я так сильно похож на дурака? – спросил шепотом.

– Нет! – Никита вжался в спинку стула и скосил взгляд на фон Шпинне.

– Ну, спасибо тебе, – начальник сыскной вернулся к стулу и сел, – спасибо за правду! А что ж ты мне такие глупости говоришь тогда? Что вашего отца убила обезьяна?

– А кто же его тогда убил? – дрожа всем телом, спросил Никита.

– Кто убил? – Фома Фомич широко открыл глаза. – Да вот вы с братьями и убили, кроме вас некому!

– Нет, нет! Я никого не убивал! – тряся головой, словно кликуша, надрывно закричал Никита.

– А кто убил? Кто? – Начальник сыскной выпрямил спину. – На меня смотри! Повторяю вопрос: кто убил вашего отца? Кто? На меня смотри!

– Я не убивал! – Нижняя губа дрожала, в уголках рта собралась темная, как мясная накипь, слюна.

– Слышали мы уже это – ты не убивал, а кто убил? – Начальник сыскной резко встал и шагнул к Никите, тот в испуге дернулся и вместе со стулом опрокинулся назад.

– Подними его! – повернулся фон Шпинне к Меркурию.

– Сам встанет, невелик барин. А ну, вставай, нечего лежать в присутствии старших по чину! – Кочкин подошел к Никите и несильно пнул ногой. Тот ухватился за бок и, громко причитая, что его убивают, стал кататься по полу.

В гостиную заглянул испуганный жандарм.

– Чего тебе? – спросил начальник сыскной.

– Может, помощь требуется?

– Сами справимся, когда резать его начнем, тогда придешь таз с кровью держать!

После этого, деловито кивнув, жандарм ушел, а Никита, захлебнувшись криком, стал кашлять.

– Вы меня резать будете? – натужно спрашивал он между приступами судорожного кашля.

– А как же! Что с тобой еще делать прикажешь? Ты ведь правду говорить не хочешь, хворь вон какую-то симулируешь, кричишь, что убивают тебя. Так зачем же ты будешь зазря кричать, мы тебя по-настоящему убивать будем…

– Нельзя людей убивать! – сказал, но уже тише, лежащий на боку Никита. Похоже, он начал догадываться, что никто не собирается его резать. Просто с ним разыграли злую шутку.

– Вот как, значит, вспомнил, что людей убивать нельзя, когда над тобой топор завис. А как же быть с твоим отцом, с Новоароновским, Семеновым, или они не люди?

– Так ведь я же говорю – не убивал я их! – захлопал ладонью по полу Никита.

– Верю, что не ты, верю! – в ответ закричал фон Шпинне. – Только мне нужно знать, кто убил, если не ты.

– Да ведь не знаю я! – извивался на полу Никита, точно его пинали невидимые ноги невидимых истязателей.

– А кто знает?